На веки вечные. И воздастся вам…
Шрифт:
— Вы и другие сотрудничали для того, чтобы сосредоточить всю власть в германском государстве в руках фюрера, не так ли?
— Я говорил только о своей работе в этом направлении. Всего лишь.
— В 1940 году вы были информированы о том, что германская армия готовится напасть на Советский Союз?
— Да я говорил об этом.
— Германский народ был втянут в войну против Советского Союза. Вы были за этот шаг?
— Германский народ узнал об объявлении войны с Россией только тогда, когда война началась, — усмехнулся Геринг. — Германский народ не имеет ничего
— Как вы считаете, в чем причина гибели германской империи и краха фашистского государства?
— Это воля рока. Мы ошиблись в противнике. Мы не знали и не понимали русских. Они были и остаются загадкой для Запада. Поэтому даже наша, самая отлаженная в Европе агентура оказалась не в состоянии раскрыть истинный военный потенциал Советов.
Джексон, помедлив, решил резко сменить тему и вернуться к временам, когда Гитлер и его подручные еще только планировали свои действия. Видимо, он считал, что тут у него больше шансов припереть Геринга к стене.
— Из этого документа, опубликованного еще в 1935 году, следует, что вы уже тогда планировали милитаризацию Германии… Причем этот документ обозначен грифом «Совершенно секретно»! — патетически воскликнул Джексон.
Геринг укоризненно покачал головой.
— Что-то я не могу припомнить, чтобы Объединенный комитет начальников штабов США публиковал когда-либо свои секретные планы. Неужели вы думаете, что германский штаб занимался такими глупостями. Это не документ, а явная фальшивка!
С балкона донеслись смешки, и Геринг обвел зал победным взглядом.
Уязвленный Джексон неожиданно сорвал с себя наушники и швырнул на стол. И по-детски обидчиво обратился к судьям:
— Я прошу суд призвать подсудимого к порядку. Я прошу обязать его отвечать на вопросы строго по существу, а не пытаться заговаривать суду зубы длинными речами, не относящимися к делу!
Лорд Лоуренс посмотрел на него с сочувствием.
— Уже поступила информация от нашего агента. Джексон настолько обескуражен и раздосадован, что он предложил англичанам вообще отказаться от перекрестных допросов Геринга. Слава богу, те объяснили ему, что это будет расценено как победа рейхсмаршала. И не только его личная победа, а победа всей нацистской идеологии. И тут они правы. В лагерях для военнопленных немецкие солдаты и офицеры, слушая как «Большой Герман» сражается с американским прокурором, каждую его удачную реплику встречали хохотом и криками одобрения. Трансляции затевались американцами, чтобы перевернуть их сознание, а эффект получался противоположный… В одном лагере в толпе военнопленных раздались крики «Хайль Гитлер!». Трансляцию пришлось выключить, а охрана вынуждена была разгонять возбужденных пленных по баракам. В тюрьму уже поступают письма, поддерживающие Геринга…
Руденко, слушавший Филина, стоя у окна своего коттеджа, обернулся. На лице его было выражение искренней досады.
— Вот уж чего не ожидал от Джексона, так это такой слабины. Если Герингу дать вести себя так и дальше, его примеру последуют другие, потому как он для них — авторитет. И тогда все решат, что трибунал не владеет ситуацией, не обладает нужными фактами. А ведь документов — горы! Горы!
Филин согласно кивнул. Для него сокрушительная неудача Джексона тоже стала сюрпризом.
— И ведь Джексона предупреждали, как вести себя с Герингом. Нельзя давать ему почувствовать себя героем. Он человек позы — если он принимает ее, то его надо немедленно оттуда сбивать. Правда, есть у меня одно наблюдение.
— Какое?
— Создается впечатление, что Джексон с судьями что-то не поделил…
— Ну, с нашими ему делить нечего!
— Я имею в виду американцев и англичан. Почему они позволяют Герингу вести себя так развязно? Не обрывают его? Почему не ставят сразу на место?
— Ну, это их проблемы, — махнул рукой Руденко. — Скоро мне этого борова допрашивать, нам отступать не положено.
— Его надо будет сразу взять за горло и не давать спуску. Факты, факты, документы, свидетельства… — жестко сформулировал Филин. — Причем неоспоримые. Удар за ударом, удар за ударом. Никаких двусмысленных толкований, никаких интерпретаций…
Руденко согласно кивнул.
Первый, кого встретил Ребров, подъехав к коттеджу Руденко, был Гросман. Он блаженно грелся на солнышке, сидя на крыльце.
— Эй, разведчик с под Одессы, — помахал рукой Денис. — Ты как?
— Здравствуйте, Денис Григорьевич, — радостно улыбнулся Гросман. — В порядке я. В полном. На мне все как на собаке заживает. Так что, если еще надо куда-то по делам прокатиться, я готов. А что, мне понравилось!..
— Все, договорились. Как только, так сразу, — засмеялся Ребров.
— Я вот еще что подумал, а может, когда здесь все закончится, возьмете меня к себе?
— Куда? — не понял сразу Ребров
— Ну, я знаю? Куда надо, туда и возьмите. Я же действительно разведчик по натуре своей. Если честно, даже не знаю, что мне там в мирной жизни делать. Воевать могу, а больше ничего не умею. Куда мне там идти?
— Надо подумать.
На крыльце появился Филин.
— Случилось что?
Денис Григорьевич кивнул.
— И?
— Есть интересная информация…
Филин, подумал, потом кивнул:
— Ну, пошли, пройдемся…
Когда отошли на приличное расстояние, Филин спросил:
— Пришло что-то от Гектора?
— Нет, я по поводу генерала Белецкого…
— Вот оно как! Интересно.
— Ситуация выглядит так, — стараясь не обращать внимания на иронию Филина, бодро стал докладывать Ребров. — Его жена рассказала…
— Совсем интересно! И кому же она рассказала? Опять подруге? — подозрительно осведомился Филин.
— Подруге, — невозмутимо подтвердил Ребров. — Рассказала, что генерала неожиданно вызвали в Москву и передали приказ с самого верха. Вылететь в Нюрнберг как бы для свидания с женой, а на самом деле понаблюдать, как работает советская делегация. Потому как вроде бы в Москву поступают сведения, что работа ведется неактивно, процесс сознательно затягивают, не дают должного отпора проискам врагов…