На веки вечные
Шрифт:
А потом она открыла глаза и посмотрела прямо на меня. Рот у меня, должно быть, был приоткрыт. Она усмехнулась и затем оглядела мое тело. Моя рубашка прилипла к моему прессу и бицепсам, и полагаю, Луизе понравилось то, что она увидела, так как на ее лице было одобрение.
Тогда между нами что-то изменилось, напряжение росло посекундно. Луиза подвела свою лошадь ближе к моей, так что, когда мы ехали, наши ноги соприкасались. Прямо у нас над головой гремел гром, и так громко, что воздух дрожал от напряжения, а обе наши лошади натягивали поводья, нервно ржали, гарцевали, качали головой и тряслись. Волоски у меня на руках встали дыбом, а воздух, пропитанный кисловатым запахом, удушал. В этот момент мы двигались мимо небольшой рощицы низкорослых ясеней. Я услышал, как дважды прогремел гром, и увидел вспышки слева от себя.
Генри тихо заржал, попятился назад и стал гарцевать на задних ногах. Я прижался к его шее, опираясь, чтобы сохранить равновесие. Лошадь Луизы тоже пятилась назад, и даже при том, что я изо всех сил успокаивал Генри, не мог не оценить, как мастерски она обращалась со своей испуганной лошадью.
Когда ослепляющая молния белого цвета ударила в дерево в нескольких футах от нас, время как будто застыло. Сам воздух словно взорвался, и как будто волна накатила на меня с ураганной силой. Я почувствовал, как лечу со спины Генри. Когда я кубарем летел, слышал ржание лошадей, крик Луизы, стук копыт, и потом упал на землю. Я не мог дышать, ногам было холодно. Я стал глядеть в серо-черное небо, смотреть, как падает дождь, как порывы ветра швыряют капли, как прямо над головой проносятся рваные облака, вспышки молнии мелькают то у одной, то у другой тучи, угрожая снова ударить в дерево. Я смотрел, как в самое высокое дерево попала большая розовато-белая молния, и маленькие электрические разряды с шипением поползли вниз, по разломанному, дымящемуся стволу и стали танцевать на земле. Я все еще не мог дышать, в груди саднило, в легких жгло.
Почему моим ногам было холодно?
Я посмотрел на ноги и понял, что с меня слетели ботинки. Дыхание постепенно вернулось, и я с трудом поднялся на ноги. Кружилась голова, я шатался из стороны в сторону. Генри был в нескольких ярдах, гарцевал и убегал от Луизы, которая пыталась успокоить его, чтобы схватиться за болтавшиеся уздцы. Один мой ботинок застрял в стремени, а другой стоял на земле, ровно, как будто я сам его снял и поставил туда. Шляпа, унесенная ветром, валялась в нескольких футах.
Луиза ухитрилась схватить поводья Генри и привела его ко мне. Она увидела, что я встал, и бросилась ко мне, потащив за собой лошадей и, подбежав, переложила поводья в одну руку.
— Кейден, est'as herido? [27]
— Что? — я не знал ни слова по-испански, и в любом случае думал, что еще не все шестеренки моего мозга заработали.
— Herido... ранен? Ты в порядке?
Она осмотрела меня, увидела мои промокшие белые носки.
— Твои ботинки, где они?
27
Ты ранен?
— Мне кажется, я в порядке. По-моему, в меня молния не попала. Хотя была близко.
Я схватил ботинок, который застрял в стремени Генри, но не смог вытащить его. Резина была приварена к металлу, и я заметил, что в том месте, где касалось стремя шкуры Генри, был ожог.
— Я думаю, молния ударила в дерево, и потом заряд перешел на стремя. Видишь, тут расплавилось?
Луиза оглядела ожог, а потом потянула за ботинок и вытащила его.
— Думаю, тебе очень повезло.
— Действительно, — согласился я, — чертовски повезло. Ты в порядке?
Морщась, я с трудом натянул ботинок обратно на ногу. Он потерял форму, но это было лучше, чем идти босиком. Другой ботинок был в порядке.
Луиза кивнула.
— Да, estoy bien. [28]
Мы стояли лицом к лицу. Грозовые облака ушли, и поднялся проливным дождем. Он был таким сильным, какой бывает только после ужасного шторма в Вайоминге. Лошади фыркали, Генри толкал носом мерина Луизы. Табун, наверное, продолжал двигаться, но точно я не знал. Мне нужно было найти лошадей и привести в северное стойло, но в тот момент все, о чем я мог думать, — Луиза, которая стояла в нескольких футах от меня. Она повернулась ко мне лицом и как будто подходила все ближе, ближе. Я почувствовал, как меня касается ее холодная, мокрая рубашка, и потом что-то мягкое прижалось к моей груди.
28
В порядке.
В этот момент каждая клеточка в моем теле была настроена на нее. Я даже не знал ее фамилию, но знал, что происходит. Я знал, что хотел этого. Хотел почувствовать, как ее губы прижимаются к моим. С тех пор, как увидел ее, я не думал о маме или папе, не думал о глухой боли в моем сердце, в моей душе. Я был не одинок. Я был Кейденом, а она — Луизой, и это все, что имело значение.
Я чувствовал, как ее твердые соски прижимаются к моей груди, а мои руки оказались на ее талии, и она прижималась ко мне всем телом. Ее карие глаза были такими большими. Длинные ресницы трепетали под дождем, мокрые пряди волос чернильного цвета прилипли к ее щекам, к подбородку, к шее. Я почувствовал, как ее руки легли мне на плечи, почувствовал ее дыхание на лице.
— Besame...
— Что? Я не... не говорю по-испански.
Мне показалось, что я догадался, о чем она сказала.
— Можно мне поцеловать тебя?
Она только улыбнулась и сильнее прижалась ко мне.
— Si. Именно это я и сказала.
Ее губы были теплыми прямо противоположно холодному дождю. Я чувствовал, как будто внутри меня все еще сверкает молния, бьет в тех местах, где ее тело касается моего. Она выгнула спину, прижав губы к моим, схватив меня за лопатки.
Этот поцелуй длился вечность. Никто из нас не думал прекращать первым, мы оба одновременно оторвались друг от друга, жадно вдыхая воздух. Глаза Луизы нашли мои глаза.
— Я... целовалась раньше, но не так.
Она положила руку мне на затылок и, прижав меня к себе, взяла в рот мою нижнюю губу.
— Хотела бы я, чтобы не было дождя.
Я отстранился от нее и недоуменно посмотрел.
— Почему?
— Чтобы этот поцелуй не кончался.
Что-то в ее страстном, разгоряченном взгляде подсказало мне, что она имеет в виду больше, чем просто поцелуй.
Когда я понял это, то почувствовал, что краснею. Она казалась такой тихой, сдержанной. Пока мы разговаривали, то всегда говорила спокойно, сдержанно, не ругалась и не использовала бранных слов. Двигалась с грацией и изяществом, и эта... прямота была неожиданна.
Луиза, должно быть, заметила, как я покраснел, потому что ее губы растянулись в удивленной и почти хищнической усмешке.
— Esto virgen? [29]
Последнее слово я точно понял. Я кивнул, глядя на свои ботинки. Она еще раз легонько поцеловала меня, а потом отошла и протянула поводья Генри.
— Пойдем, нужно идти. Дождь не перестанет идти еще para muchas horas. [30]
Табун разбрелся, и у нас ушло больше часа, чтобы собрать лошадей и привести их назад в стойло, где уже ждал дед. На его лице гнев смешивался с беспокойством.
29
Ты девственник?
30
Много часов.