На веки вечные
Шрифт:
* * *
Я подписал и запечатал письмо, а потом отослал, не думая о последствиях. Мне было все равно. Если она хотела ходить на свидания с чертовым Билли Харпером, я не против. Почему это должно меня волновать?
Я был еще на одних похоронах. Был одет в черное, и глаза промокли от слез, которые так и не лились. В тот день шел дождь. Достаточно подходящая погода, на мой вкус. Теплый дождь стучал по тенту, пока гроб из темного дерева опускали вниз. Рука деда у меня на плече.
Вайоминг стал для меня домом. Я получил наследство от деда, сбережения плюс страховка жизни. Достаточно, чтобы какое-то время прилично жить. Достаточно, чтобы заплатить за колледж, если бы я захотел поступить. Хотя
И вот так, конечно, я и встретил Луизу Альварес.
Глава 17
Первая любовь, сны-воспоминания
Сложенное пополам письмо лежало у меня в сумочке, во внутреннем кармане, между прокладками макси и жвачкой «Тридент». Я не хотела открывать его. У меня было нехорошее предчувствие.
Вместо этого я оставила его там и решила не открывать и подождать подходящего момента чтобы прочитать последнее послание Кейда. Это было эгоистично. Письмо было... я даже не знаю, почему, но даже когда я прикасалась к конверту, то чувствовала печаль. Как будто я каким-то образом знала на психологическом или эмоциональном уровне, а может, на сверхъестественном, что в нем было еще больше горя. А я не хотела, чтобы мне пришлось его почувствовать.
Свидания с Уиллом были потрясающими. Он был потрясающим. Он водил меня по интересным местам. На концерты на стадионе «Джо Луис Арена», на пьесы в Медоубруке. Мы ездили в машине допоздна, слушали джаз. Говорили до рассвета.
Целовались в темноте. Начиналось это просто: просто прощальный поцелуй, который длился час. Во время обеда мы ускользали из школы, чтобы пообниматься в его машине в дальнем углу школьной парковки.
Он начал трогать меня только через две недели после того, как мы начали встречаться. Если честно, я стала волноваться. У меня в голове запечатлелись мысли о похотливых подростках, подкрепленные историями, которые рассказывали девчонки из школы. Одну фразу я слышала слишком часто: «Я, конечно, хотела этого, но не так скоро». Я знала, что это значит. Конечно, я хотела. Но с Уиллом это было по-другому.
Так что я была более чем готова, когда его ладонь коснулась моего колена. Мы как обычно сидели у него в машине. На заднем плане играл джаз — что-то быстрое, энергичное и почти агрессивное в своей буйной энергии. Все мое тело дрожало от возбуждения, страстно желало его поцелуев, опьянело от его близости. Он заставил меня осознать себя. Осознать мое тело. Мои руки, мои бедра, мою грудь, мою одежду, мои желания. Я хотела, чтобы он прикоснулся ко мне, чуть-чуть. Вот что это было, просто... небольшое исследование.
Так что, когда его рука коснулась моего колена, остановилась и скользнула вверх, по бедру, я не возражала. Мои руки лежали у него на плечах, прикасались, но не держали, обнимали, но не прижимали к себе. Когда его рука коснулась моего бедра, мои пальцы скользнули вниз, ему под рубашку, чтобы прикоснуться к груди, потрогать его мускулы. Его губы раскрылись, язык скользнул ко мне в рот, и я почувствовала его, ощутила его вкус; была приятно удивлена и этим, и теплом его руки на моем бедре. Своим языком я коснулась его и задохнулась от их прикосновения и от того, что все мое существо дрожало и трепетало.
Теперь его рука была у него на талии, и я, затаив дыхание, целовала его, ждала, что Уилл сделает дальше. Палец скользнул под подол моей футболки «Lumineers», коснулся кожи. О, Господи. Я не смогла дышать, даже если бы и захотела. Мои руки обняли его сзади, подняв мягкую хлопчатобумажную ткань, и теперь я тоже касалась его пылающей жаром кожи, и вместе мы исследовали наши тела, двигаясь вверх, вверх. Я даже не осмеливалась думать о том, что происходило, о том, что рука Уилла была у меня под футболкой, гладила меня не более чем в дюйме от моего красного кружевного бюстгальтера на косточках. Красного кружевного бюстгальтера, который я надела для этого свидания. Не потому, что я думала, что он увидит его, но потому, что какая-то часть меня хотела, чтобы он увидел.
Мы остановились, чтобы отдышаться, соприкасаясь лбами, замерев на секунду.
— Эвер... — выдохнул Уилл, — все в порядке?
Я кивнула.
— Да.
— Ты уверена?
Я поцеловала его, чтобы скрыть то, что была не полностью уверена, не совсем. Где-то в голове у меня крутилась мысль, что, может быть, все происходило слишком быстро, но от девочек из школы я знала, что для большинства из них две недели ожидания показались бы целой вечностью, что для многих из них я была до странности осторожной. И то, что в шестнадцать лет я была девственницей, причисляло меня к меньшинству тех девочек, кого я знала. И то, что я только сейчас начала это делать, добралась до второй базы, [19] как говорят парни, было необычно.
19
Вторая база — американский фразеологизм, означающий «залезть к девушке в трусики».
Но я не хотела думать о этом. А просто хотела целовать Уилла, позволять ему трогать меня и чувствовать его кожу под своими ладонями. Ощущения были невероятными. Я чувствовала себя желанной. Любимой. Чувствовала себя, как кто-то еще, не Эвер Элиот. Я не рисовала, не фотографировала, не занималась в школе. Я была с парнем.
В голове у меня промелькнуло воспоминание о сильных, уверенных руках и серьезных темных глазах: о руках Кейда, его глазах.
Я моргнула и посмотрела в глаза Уилла, в голубые, пламенеющие глаза. Увидела его руки у себя на талии, сильные, да, но мягкие, ухоженные руки. Руки Кейда от работы огрубели, покрылись мозолями.
Какое это имело значение? На мне были руки Уилла, а не Кейда. И это было нормально, верно? Кейд был моим другом по переписке, Уилл был моим парнем. Конец разговора.
Я выбросила из головы щекочущее сомнение, закрыла глаза и коснулась губ Уилла. Искры так и летели, жар накатывал волнами. Тело напряглось, в голове был полный хаос, в животе сводило от волнения. Поцелуй стал глубже, и руки Уилла мучительно дразняще скользят по моим бокам, проникают под чашечки бюстгальтера. Мои пальцы гладят его по спине, груди, плечам, касаются обнаженной кожи под его рубашкой. Я не могла дышать, да и мне было все равно. Это так возбуждало — это пьянящее приключение, в которое я с готовностью окунулась. Я выгнула спину и, глубоко вздохнув, приподняла грудь, и теперь ладони Уилла касались чашечек бюстгальтера. Я почувствовала, как твердеют соски, а его руки замирают, так, что нижний край его ладони касается твердого бугорка. Внутри меня сверкали молнии, которые были готовы вспыхнуть и засверкать, если бы он прикоснулся к коже.
Я едва не вздохнула от разочарования, когда он положил ладонь вверх, мне на плечо, но (о, да!) он убирал лямку, освобождая мою левую грудь, и вот его пальцы отодвинули край чашечки, а наши губы и языки переплелись в безумном танце поцелуя. Я чувствовала себя такой взрослой, такой живой, столь переполненной пониманием того, что мы делаем, что не могла держать это внутри себя.
Другая лямка уже свисала у меня с плеча, и он уже отодвигал чашечки, и моя грудь была свободна, а его пальцы скользили по коже, и я вся горела и стонала, когда он коснулся соска, из-за чего тот стал твердым, как бриллиант.