На вершине мира
Шрифт:
Остров был закрыт низкими облаками. Они нависли над нами сплошным непроницаемым шатром. Где-то вверху над облаками кружил флагман. Гул его моторов отчетливо докатился вниз. По радио Молоков сообщил Шмидту о нашей неудаче и рекомендовал флагману лететь одному. Шмидт принял иное решение. Пробив облака, самолет Водопьянова сел на аэродроме, несмотря на всю опасность посадки на перегруженной машине.
Снова все самолеты стояли на стартовой линии. Меж тем, погода ухудшалась. Купол затянуло туманом. Время шло, потихоньку приближался вечер. Мазурук, посланный в разведку, кружил около часа и, вернувшись, сообщил: облачность тонкая, на юге погода улучшается. Собрав летучее совещание командиров, Шмидт высказался за немедленный старт. На этот раз первым должен был вылетать Молоков. Мы разогрели моторы, Молоков мрачно посмотрел на белесую пелену, расстилавшуюся перед [204] его глазами, и молча сел на свое место. Запели моторы. В эту минуту к самолету подбежал Водопьянов.
– Вася, - сказал он чуть извиняющимся и несколько смущенным тоном, - знаешь, я думаю, нужно подождать. Самому взлетать в такую погоду еще ничего, а когда смотришь на других, делается страшно, Подождем, Вася, а?
Молоков улыбнулся.
– Что же, подождем, Миша, - сказал он просто и понимающе.
– Я тоже считаю, что лучше подождать.
Страшно усталые, мы задремали. Ритсланд улегся поперек штурманской рубки, я прикорнул рядом с ним, Молоков и Орлов уснули, сидя в пилотских креслах, Ивашина свернулся под бензобаком. Часа через два немного прояснело. Раздалась команда «по самолетам!» Шмидт, окруженный зимовщиками Рудольфа, произнес прощальную речь. Он благодарил жителей острова за прекрасную работу по обслуживанию экспедиции.
Много было тяжелых стартов на протяжении всей северной эпопеи, но этот побил все рекорды. Самолеты снова бежали под уклон, напоминающий знаменитый крутой спуск у Трубной площади в Москве. У берега уклон переходил в обрыв. Нам нужно было во что бы то ни стало взлететь, и Молоков решительно повел машину прямо к обрыву. Легкий толчок - и мы в воздухе. «Провалится самолет или останется в воздухе, - задавал себе вопрос каждый из нас. Если скорость достаточна - полетим, если мала - свалимся в море». Ожидание было довольно нервным. Но скорость оказалась приличной, и машина повисла над морем. Следом за нами взлетели (прыгнули с обрыва) остальные корабли. [205]
Пробив облака, эскадра вышла к солнцу. Сквозь мутную пленку просвечивали море и битый лед. Выше нас - еще один слой облаков, более мощный, но имеющий много разрывов. Флагманский корабль лег на курс, остальные подстроились и шли следом. Стрелка магнитного компаса показывала 180 градусов, курс взят точно на юг. Архипелаг скрыт облаками. То в одном, то в другом месте, пропоров облачную пелену, виднелись вершины островов. Покрытые снегом, они торчали, как сахарные головы. Высота полета росла. Альтиметр показывал 1500 метров. Слева отчеканились дикие зубчатые уступы острова Грили. Вершины гарных хребтов, слагающих остров, напоминали башни старинного замка. Склоны спускались вниз в облака и были подернуты кружевом тумана. Черные тени подчеркивали глубину ущелий.
Облака тянулись то ровные, плотные и белые, как сливки, то пористые и пенистые. Как над вулканом, клубился туман над островом Бергауза. Его гигантский конус как будто срезан ножом. Склоны величественного острова обнажены и слоисты. Вид его исключительно красив.
Затем в просветах облаков появилось море Баренца. Виден кружевной, вдребезги битый лед, редко-редко сменяющийся блинами льдин. Ритсланд взял пеленг мыса Желания, запросил погоду материка. Слева от нас шел Головин, справа Алексеев, впереди флагман. Мы летели уже четвертый час. Впереди показалась белая полоска.
– Бережок!-радостно промолвил Ритсланд.
Это видны ледниковые берега Новой Земли.
Внизу, в дырявом облачном сите, темнела чистая вода. Льда нет. Сесть тут весьма неприятно. Медленно-медленно приближался берег. Горы [206] Новой Земли начинаются прямо из облачной пены. Вот мы пересекли линию видимого берега. Туман и облака набегали на него, как волны прибоя. Самолеты летели над Новой Землей. Внизу тянулась фантасмагория первозданной природы. Заснеженные горы, обветренные склоны, дикое, совершенно немыслимое переплетение хребтов. Земля вздулась исполинскими морщинистыми складками, наспех сложенными обгорелыми караваями, гигантскими трещинами коры.
Эскадра, выйдя к Карскому морю, плыла вдоль восточного берега острова к югу. Гористый берег весь изрезан причудливыми заливами, бухтами, озерами. Там и сям в море видны скалистые островки, словно скинутые могучей рукой с угрюмого берега. Море тихо, спокойно, неприветливо. Вдали заметна низкая стена облаков. Самолеты подошли к ней под большим углом и снизились к воде. Мимо нас пронеслись жиденькие, напоминающие легкий туман облачка, затем мы прорезали, пелену, напоминающую дым гигантской трубки. И вот уже солнца нет! Мы летели под облаками, самолеты подбалтывало, изредка встряхивало. Впереди простиралась пятидесятикилометровая гладь широченного пролива - Карских ворот. Пролив открыт, чист ото льда. Возле бухты Озерной чернел ледокол «Сибиряков», потерпевший в прошлом году аварию на подводных рифах пролива. Тянулся угрюмый, неласковый берег острова Вайгач.
Новая стена облаков опускалась почти до самого моря. Мы снизились еще больше. Высота полета уменьшилась до 50 метров. В иных местах корабли шли бреющим полетом. Кругом туман. Соседних самолетов не видно. Ощущение [207] страшно неприятное: каждую минуту ждешь столкновения двух машин. Молоков вышел на берег Вайгача («Биться - так над землей», - объяснял он после.) Ритсланду и мне приказано уйти из штурманской рубки: в случае аварии она будет сплющена в лепешку. Флагман передал порядок посадки в Амдерме. Я было сунулся с этой радиограммой к Молокову, но обычно добродушный Василий Сергеевич так свирепо огрызнулся на меня, что я моментально понял: мешать ему в этот момент - преступление.
И вот, наконец, туман просветлел. Мы шли уже над самой Амдермой. Внизу белела узенькая снежная полоска. Нужно было обладать беззаветным мужеством, чтобы решиться посадить наши тяжелые корабли на эту жалкую полоску снега. Но не возвращаться же! И Водопьянов решительно повел самолет вниз. Он пробежал всю длину тщедушной площадки и остановился на самом краю. Следом сел Головин. Затем мы. Алексееву места уже не осталось. Внимательно рассчитав все, Анатолий Дмитриевич бережно подвел машину к полю и математически точно проскочил мимо нас в расстоянии полуметра. Будь расстояние больше - он сошел бы со снежной полосы на каменистую землю и разбил свою машину, будь расстояние меньше - врезался бы в наши самолеты.
Со всех сторон к самолетам бежали люди, радостно размахивая руками.
Снова на Большой Земле
С нескрываемым волнением мы высыпали из самолетов. Молоков ударил каблуком по снежному насту. Его толщина не превышала двух-трех [208] сантиметров, под ним был каменистый грунт. Участники переглянулись и рассмеялись. Впереди нас дисциплинированно, но нестройно стояло почти все население заполярного города. Их было около восьмисот человек. По дороге пылили грузовики, пыхтели тракторы, мчались конные милиционеры.