На воле
Шрифт:
— Они знают, кто я такой? — забеспокоился Сократ.
— С этой стороны все в порядке — не знают. Мы уже не в первый раз к ним обращаемся, так что они научились держать язык за зубами. Я-то боялся худшего, но обошлось. Если бы было что-то серьезное, то они сумели бы прооперировать.
— Ладно, все в порядке. Руки-ноги целы, голова работает, чего еще желать? Что с Помидором и Шалуном?
Саша никогда не отличался особой словоохотливостью. Его можно было разговорить только в том случае, если завести беседу об автомобильных двигателях, в которых он разбирался так же хорошо, как сами их создатели. Сейчас, видимо, соскучившись по
— Помидора разнесло в куски сразу. Кисти рук отыскались аж за изгородью. Шалуну повезло больше, если так можно выразиться, — его убило, но он остался целехонек. Его тело отбросило на вас.
— Он-то меня и прикрыл от взрыва.
Каморка, в которой находился Сократ, не отличалась изысканностью. Это был не его дом с плечистыми атлантами у входа, скуки ради попирающими верхотуру второго этажа. Здесь все было значительно скромнее: ни высоких потолков, ни блестящего паркета, ни лепнины, ни длинных коридоров. Самая что ни на есть обыкновенная «хрущоба», в подвалах которой зимовали комары, а тараканы на кухонном столе чувствовали себя уверенно, словно законные хозяева. Однако преимущество двухкомнатной «хрущобы» заключалось в том, что о ее существовании не знал практически никто. Будучи женатым, Сократ, не обремененный супружескими комплексами, частенько приводил сюда девушек. Когда девушки желали продолжения, то разыскивали Сократа именно в этой квартире, не подозревая о том, что таких хат по всей Москве у него не меньше десятка.
— У Помидора были мои документы, — слегка приподнялся на локте Сократ.
— Все верно, — согласился Саша. — В «Московском комсомольце» уже было сообщение о том, что вчера вечером неизвестными был взорван уголовный авторитет Сократ.
— Рано они меня хоронят. Я еще повоюю.
— Это к долгой жизни, — улыбнулся шофер.
— Жене о смерти Помидора пока не говорить. Будет время, я сам расскажу, как было дело. А там похороним по-человечески, как он того и заслуживает.
Прогремел телефонный звонок, мгновенно прервав разговор.
— Ты не засветился? — посмотрел Сократ на Сашу.
— Хата не паленая! Падлой буду, ни одна живая душа о нас не ведает, — обиделся Початок, показав крупные зубы, которые очень смахивали на зерна кукурузы. — За такой засвет голову отрывают.
— Смотри не останься без головы, — усмехнулся Сократ.
Телефон продолжал звонить — резкие трели заполняли все пространство квартиры, действуя на нервы.
Подумав, Сократ решительно поднял эбонитовую трубку и коротко произнес: — Слушаю.
Глава 47
— Послушай, коза, по-моему, ты чего-то не понимаешь. Тебе было предельно четко сказано, что с сегодняшнего дня ты будешь платить только нам, — спокойно, но очень жестко растолковывал Хорек. Челюсти его при этом злобно сжимались — он и в самом деле стал напоминать мелкого хищника, способного в приступе ярости пребольно цапнуть за палец.
У самого входа в магазин стоял ухмылявшийся Горыныч и надежно закрывал дверной проем, словно неподъемная каменная глыба. Нужно было обладать" силой Ильи Муромца, чтобы сдвинуть эту глыбу в сторону. Рядом с Горынычем стояли еще два парня. Молодые, нагловатые, они злорадно хихикали над страхом директора магазина — женщины лет двадцати пяти. Для «быков» это было первое серьезное дело. Еще накануне они пребывали в сибирской глуши и топтали старыми башмаками грязь центральной улицы, а сегодня, приодетые
Они были счастливы оттого, что выбор пал именно на них. Угрюмый обещал им, что за год усердной работы каждый из них сможет приобрести недвижимость в Москве. И совсем не беда, что сейчас приходится жить впятером в тесной комнатенке, а девушек принимать не в надушенной спальне, посреди которой стоит двуспальная кровать с хрустящими простынями, а в обыкновенном совмещенном санузле, провонявшем экскрементами.
За прошедшие сутки пехота успела усвоить одну важную истину — если ты имеешь силу, то тебе в принципе доступна любая высота. Можно даже обозвать сучкой эту накрашенную фурию, от которой где- нибудь на Тверской будешь шарахаться, как от дорогой иномарки, зная, что за грубое обращение прикормленные «быки» могут не только выбить зубы, но и отстрелить половину черепа.
На щеках красавицы появились алые пятна. Волнение придало ей еще большее очарование, и девушка стала напоминать подарочную фарфоровую статуэтку, нежную и звенящую.
— Убирайтесь к дьяволу! Мне достаточно только позвонить, и вас вынесут отсюда вперед ногами!
— Киска, я вижу, что до тебя очень туго доходит, о чем идет речь, — ровным голосом произнес Хорек. — Я же тебе говорю: нам очень нравится твой магазин, он находится в самом центре Москвы. Здесь все время очень много народу, большой оборот. Потом, имеется обменный пункт, с него ты тоже имеешь немало «зелени». Так что тебе придется принять наше покровительство, детка.
Сибиряки неудержимо хохотали. Представление получалось отменное: Так раскрепощенно смеяться могут только молодые здоровые провинциалы, не обремененные комплексами, над беспомощностью столичной штучки.
Женщина наконец овладела собой. Глядя в нахальные физиономии парней, она поняла, что это не случайные отморозки, явившиеся в дорогой магазин покуражиться и ради смеха побить дорогие безделушки. Инстинкт самосохранения, который в директрисе был развит невероятно, подсказывал, что она имеет дело с крепкими провинциалами, задумавшими врасти корявыми корнями в московский центр. Краска понемногу сошла со слегка пухловатых щек женщины.
— Я не одна распоряжаюсь этим магазином, — наконец сдалась она, оглянувшись на бесшабашных парней у входа, больше напоминавших молодых разбойничков при батьке-атамане. — У меня есть «крыша», с которой я советуюсь и которая дает мне добро на каждую финансовую сделку.
Коляна заинтересовала фарфоровая ваза с длинным горлышком, похожая на античную амфору. Он осторожно взял ее в руки и принялся разглядывать выпуклые бока, расписанные мифологическими сюжетами.
— Какая прелесть! — восторженно произнес Николай.
Парни, стоявшие у входа, невольно хохотнули. Они никогда не могли бы заподозрить своего патрона в сентиментальности. Веселее всех было Горынычу, который знал об артистических способностях шефа и сейчас с нетерпением ожидал, какую следующую пилюлю придется глотать надменной барышне.
— Прошу вас осторожнее, этой вазе несколько сотен лет, — дрогнуло женское сердце.
— О! Это надо же! Очевидно, ваза очень дорого стоит? — полюбопытствовал Колян.
— Восемьдесят семь тысяч долларов.