На Юг, к Земле Франца-Иосифа
Шрифт:
После этого приступили к выкалыванию изо льда полуобнаженных ящиков и банок, сверху покрытых талой водой. Начались «раскопки Помпеи». Постепенно, ящик за ящиком, банку за банкой, боясь повредить, работая ножами и топором, стали мы извлекать на свет божий различные консервы и вещи. Работа кропотливая, требующая терпения, но зато и интересная, полная самых неожиданных открытий и приятных сюрпризов.
Чего-чего мы не нашли только во время этих раскопок! Пеммикан, мясо, баранина, свинина, кролик, всевозможная рыба, масло, какие-то колбасы в запаянных банках, сушеная и прессованная зелень, сушеный картофель, большие плитки шоколада, но без сахару, какой-то яичный порошок, должно быть, для печения и пр. и пр. Многое из этого перечня было порченое, хотя и сохранилось под слоем льда. Должно быть, оно испортилось ранее, когда этого льда еще здесь не было, следовательно, не в этом году.
Во льду же,
Как я уже говорил, первоначально у нас составилось очень простое представление: мы еще не нашли зимовки Джексона и находимся в становище Седова. Немного смущало, правда, обилие разного старья и запущенность построек, но часть хлама была еще закрыта снегом, а кроме того, мы это объясняли спешным уходом зимой, при вторичном посещении Флоры. Судно же Седова, должно быть, вернулось в Архангельск, высадив экспедицию на мыс Флора, как это предполагалось, в 1912 году. В этом году судно должно прийти; в тех банках, привешенных к дому, находится почта на случай, если бы санная экспедиция вернулась позже прихода судна. Как могло у меня составиться такое ложное представление, я, право, не могу себе объяснить. Дом, очень хорошо сохранившийся снаружи, которому, право, можно было дать на первый взгляд скорее год, чем двадцать лет, две надписи Седова, наше предвзятое ожидание найти только развалины становища Джексона, почта, оставленная Седовым, две или три пустые банки из-под русских консервов, найденные в усадебке, где мы жили, – вот те первоначальные причины моего заблуждения, в котором я был дня два. Однажды, забравшись в большой дом, который очень походил внутри на помойную яму и в котором слой грязи и льда был толщиною до двух футов, у одной стены, в закоулке, за грязными заплесневшими койками, мы нашли вместо обоев какой-то сгнивший лоскут. Он был невелик, и внутри дома нельзя было разобрать ни материала, из которого он сделан, ни цвета его. Но рассматривая эти лохмотья при свете солнца, мы увидели, что это сукно, совершенно истлевшее и когда-то зеленого цвета. Внезапно я припомнил, что Нансен, описывая жилище Джексона, говорит, что степы его были обтянуты зеленым сукном.
В середине большой комнаты стоит хорошая чугунная печъ, и к потолку над ней аккуратно прибиты деревянные планочки, назначение которых ясно: сушить над печкой намокшее платье. Нансен тоже про это пишет. Присмотревшись к стенам, потолку, кухне, отделенной переборкой от главного помещения, я уже нашел, что дом далеко не так молод, как показался мне первоначально, благодаря предвзятым ожиданиям. Конечно, это дом Джексона! А с другой стороны, и не похоже… У того было чистое, удобное помещение, «масса места», как говорил он Нансену при встрече, а людей с ним было немного. А здесь устроены койки в три ряда, одна под другой, человек на сорок или тридцать пять. Какие-то переулки, закоулки, темнота. С одной стороны, как будто здесь было и хорошее помещение, а с другой стороны, – и скверное. Койки сбиты даже из плохо строганных досок, кое-как, наспех, матрацы на них сгнили до того, что их приходится сбрасывать лопатой, а около стоит хорошее кресло.
Прекрасный удобный стол, может быть, когда-то служивший письменным, грубо починен обрезком нестроганной доски. К потолку привешены на проволоках и прибиты гвоздями против каждого паза между досками длинные, кое-как согнутые из жести желоба, так как, должно быть, крыша и потолок протекали.
Но вот после уже, откуда-то появились какие-то другие люди: их было много, явились они поздно, надо было торопиться, чтобы как-нибудь устроиться, поместиться всем до наступления зимы. И стали они наспех делать эти трехъярусные койки-гробы, приколачивать к потолку эти жестяные желоба, так как потолок к тому времени уже протекал. У них, должно быть, было несколько лошадей, скелеты и черепа которых мы видели в разных местах около амбара и «цирка». Поломанные нарты, которые мы видели на свалке, были слишком велики для собак – они предназначались для лошадей. В доме, на стене, висит уздечка, тут же рядом нашли мы винтовку, заржавленную до того, что для употребления она не годилась. На этой винтовке, на прикладе выжжено клеймо: «Полярная экспедиция Циглера». Такое же клеймо и на лежащем в доме топоре, на длинной ручке.
Нет, положительно, своим грязным запущенным видом дома обязаны не седовской экспедиции. Надо было много времени, чтобы сгнили эти матрацы и лохмотья одежды. Эта экспедиция была раньше седовской. Как спешно она пришла, так же спешно и ушла куда-то, не убрав грязи, не заколотив хорошенько окон и не закрыв крепко дверей. И, по всей вероятности, это была экспедиция Циглера, совершенно мне не известная. Откуда и куда шел этот таинственный Циглер или его экспедиция?
А вот, кажется, и ответ на этот вопрос. На одной из коек находим мы большой лист бумаги; по-видимому, это нечто вроде юмористической газеты, случайно изданной на мысе Флора по поводу наступления Нового года.
Первая картинка изображает двух джентльменов, сидящих за стаканом и пьющих виски. Они, должно быть, говорят между собой: «А хорошо бы открыть Северный полюс. Конечно, недурно». И вот корабль, по всей вероятности с этими джентльменами, уже в море. Но у какого-то высокого мыса, может, севернее Флоры, этот корабль от неизвестной причины идет ко дну и из воды видна только его корма. Следующая картина изображает путешествие обратно на юг по Земле Франца-Иосифа. Длинной вереницей растянулся обоз, запряженный и лошадьми, и собаками, и, по-видимому, все приходят на мыс Флору. Потом эта компания, уже, должно быть, в наступающем году, каким-то образом очутится в обитаемых местах и поедет в железнодорожном поезде. Конечно, они доберутся благополучно до дома и в один прекрасный день очутятся в кругу родных и знакомых.
Вот по каким «достоверным источникам» мы познакомились с экспедицией Циглера.
Около амбара среди нескольких порожних бочек мы нашли одну из-под вина. На ней было выжжено клеймо «Северный полюс». Не экспедиция ли Циглера предусмотрителыю запасалась этим вином, которое предстояло распить по прибытии на Северный полюс? В нашем представлении этот Циглер или, вернее, остатки снаряжения этой экспедиции и «свалка» около домов, были неиссякаемым источником всяких сокровищ: нечто вроде «универсального» магазина. Когда нам нужна была та или другая вещь для хозяйства, то мы смело шли в дом, амбар, «цирк» или на «свалку» и всегда находили нужную вещь. «Надо сходить к Циглеру, не найдется ли там ложек», – и мы находили. «Александр, не поищешь ли ты у Циглера ситечко для протирания овса», – и Александр шел и находил. Таким образом, мы «у Циглера купили» кофейную мельницу, хорошую лампу, ножи столовые и вилки, различные инструменты и всевозможную посуду. Циглеровская винтовка у нас была разобрана и отмачивалась в керосине, после чего мы надеялись привести ее в надлежащий вид.
Проходя как-то на восток, за одним из холмов я увидел высокий, узкий, очень правильный камень. Подхожу ближе и, к своему величайшему изумлению, вижу великолепный памятник-обелиск. Из надписи на нем золотыми буквами я узнал, что этот памятник поставлен в 1900 году судном «Стелла Поляре», Полярной экспедицией герцога Абруццкого, своей пропавшей без вести санной партии. Конечно, эта вторичная экспедиция, привезя с дальнего юга этот памятник своим пропавшим товарищам, не позабыла с собой захватить и более существенное, все необходимое для существования на севере. Должно быть, она много чего привезла и сложила в амбаре, но кто-то уже после раскидал и перепортил это добро.