На задворках галактики. Книга 3
Шрифт:
По длинному, изгибающемуся только по прямым углам коридору шли двое: добровольно вызвавшиеся в дальнюю разведку бойцы, получившие приказ осмотреть верхний ярус как можно глубже. Ставя им задачу, полковник не утруждал себя напоминаниями о прописных истинах, старшего в дозоре сержанта Горталова он заприметил ещё во время обороны раскопок, да и рядового Возницына нельзя было назвать салагой, даром что парню едва двадцать стукнуло. В отборе бойцов в экспедицию Морошников принимал участие лично, каждый соискатель прошёл суровую фронтовую школу, да и принадлежность к Главразведупру уже само по себе говорило о многом.
Обойдя разбитый чем-то массивным ящик из неизвестного материала, валявшийся прямо посреди коридора, сержант Горталов подал знак остановиться. Его внимание привлекли оплавленные разводы на стене,
Дальше всё чаще стали попадаться распахнутые двери, ведущие в лабиринты помещений. Первые два лабиринта разведчики исследовали со всем тщанием, но ничего ценного так и не обнаружили. А когда разведчики то и дело стали натыкаться на сорванные взрывами обломки массивным дверных плит, покрытых давней копотью, появились и первые свидетельства боя многовековой давности. Поначалу попадались обломки оружия, судя по всему, ручного. Горталов не стал тратить на него время, его больше заинтересовало казавшееся мёртвым оборудование, что грудой диковинных блоков и панелей наполняло многие комнатки. О возможной ценности оборудования на инструктаже было сказано отдельно, сержант оставил на стенах пометки для облегчения поиска, чтобы потом ребятам не петлять по лабиринтам.
Коридор, который сержант определил для себя как главный на маршруте, резко закончился плохо освещённым тупиком. Путь преградил восьмигранник запертой двери. Для кадрового унтера, коим Горталов и являлся, не составляло труда определить, что дверь изготовлена если и из броневой стали, то совершенно неизвестной ныне марки. Сплав имел ярковыраженный стальной оттенок, но уж больно светлого насыщения. Восьмигранник не был похож на те стальные двери, что остались позади распахнутыми либо сорванными взрывами, даже в тусклых отблесках этого странного сплава ощущалась некая потаённая сила. И ни ручек, ни кремальер дверь не имела. Лишь неизвестно что означающий номер "3-18", нанесённый под трафарет тёмно-синей краской, которая, на удивление, до сих пор не облупилась.
– Ехали-ехали, как говорится, и… приехали… – в голосе Возницына сквозило разочарование, он чуть ли не впритык подошёл к командиру и досадливо рассматривал преградивший им путь восьмигранник.
Горталов смерил товарища насмешливым взглядом и молча указал рукой на настенную металлическую панель, в полусумраке её было трудно заметить сразу. Всё также молча, сержант провёл пальцами по панели и нисколько не удивился, нащупав продолговатый паз. Поднажав на паз, он заставил гладкий металл открыться и явить на обозрение своё нутро. То что открылось взору сильно напоминало помесь рубильника и ручки газа в кабине самолёта, с той лишь разницей, что "рычажок" мог целиком уместиться в ладони. Не раздумывая, Горталов дёрнул псевдоручку вниз и… был вознаграждён шипением воздуха, отчётливо исходившим от двери.
Как оказалось, разведчики упёрлись в шлюз, за которым продолжался всё тот же коридор. Лишь только восьмигранная дверь отъехала в сторону до упора, ознаменовавшегося глухим лязгающим щелчком, а затем отворилась другая дверь, выводящая из шлюзовой камеры, Горталов первым делом осмотрел дверную плиту. Щёлкнул зажигалкой, поднося пламя поближе к заинтриговавшему его сплаву, погладил холодную поверхность пальцами и подивился теперь уже толщине плиты. Добрых полтора метра – это слишком даже для
Частично удовлетворив любопытство, он как всегда двинулся вперёд первым. Но теперь уже на всякий случай произнёс:
– Будь наготове, Юра…
Возницын улыбнулся, даже не подумав, что командир не может увидеть его улыбку. Он вполне разделял опасения сержанта, мало ли какие тут могут таиться древние ужасы. Он пошёл вслед за командиром, держа пятнадцатиметровую дистанцию, не забыв снять автомат с предохранителя – так, на всякий случай.
– Странно… – произнёс Возницын немного взволнованно, отчего его юношеский тенорок взял высокую нотку. Глубоко втягивая носом воздух, он настороженно озирался, выискивая взглядом источник своего беспокойства. – Здесь дышать легче. Ощущаешь, Серёг?
– Ощущаю, – не поворачиваясь, буркнул сержант. – Воздухопроводы, похоже, тут всё ещё исправны.
– Значит, мы не под морским дном? – удивился Возницын.
– Да вроде бы… Мы сейчас или под островом, или под материком. Скорее всего, под каким-то островом. Полковник при мне пробы грунта брал… потом долго цокал языком, а когда с базой связался, сказал, что грунт здесь легче – из сиаля. А сиаль, Юра, это кремний и алюминий, – Горталов остановился и, помолчав, добавил: – Вероятней всего, над нами земли островитян.
– Опять эти хлыщи… – зло проскрипел Возницын, невзлюбивший островитян после обороны раскопок. – Что-то я не пойму… Разве не странно, что они до сих пор шахты воздухопроводов не обнаружили?
Сержант лишь скривил рот, мол, чего тут странного. По его разумению, шахты могли выходить на поверхность где-нибудь в укромном лесном уголку или в горах, кроме того, они наверняка хорошо замаскированы.
Его молчание Возницын воспринял как должное, раз не соизволил ответить, значит уверен, что островитянам никакие шахты и вовек не сыскать. Командир на то и командир, чтобы грамотно оценивать обстановку, да и не в звании и должности тут дело. Горталов на целых восемь лет старше, по-житейски помудрей его будет – детей имеет, сына и две дочери, к тому же из кадровых, хоть и не рос в званиях. А сколько их, кадровых, сейчас осталось? Тех, кто видел войну с самого начала! Горталов два сверхсрока оттрубил, а там война… А он, Возницын, успел только школу закончить, да сразу на призывной пункт пошёл. И попросил записать его ни куда-нибудь, а в гвардию. И записали. Три месяца в запасном полку, а потом настала совершенно иная, дотоле как оказалось и не представимая жизнь. Двадцать два месяца на фронте сложились для него, вчерашнего школьника, в совершенно иную, невообразимо долгую жизнь, настолько насыщенную событиями, переживаниями и до предела обострёнными чувствами, что все предыдущие годы, начиная с измальства, казались лишь промелькнувшими денёчками. А на фронте, бывало, и день за месяц живёшь. И только после последнего – девятого ранения, прожжённый порохом Юра Возницын начал задумываться, что он ведь в сущности ничего не знает о взрослой жизни на гражданке. Он, мастер ближнего боя, имеющий жуткий опыт яростных рукопашных схваток в заваленных телами траншеях, знающий как сжечь танк и как рассчитать подлётное время снаряда, вдруг осознал, что существует и другая грань бытия, где есть место прекрасным чувствам к женщинам, где растят детей и не меряют этапы жизни по трассирующим патронам в начале и конце пулемётной ленты.
– Серёг, как думаешь, – мечтательно обратился Возницын, выкинув из головы загадки воздухопроводов, – сколько отсюда до поверхности?
– А чёрт его знает… – только и сказал Горталов, не подозревая, что разрушил радужную надежду товарища поскорей выбраться под открытое небо, чтобы глядя на него представить чужую небесную синь вовсе не чужой, а той что раскинулась над родными краями.
Дальше их путь пролёг среди мрачного величия царивших вокруг разрушений. Им обоим казалось, что они попали не в древние подземелья, построенные в толще планетарной коры, а в разрушенный уличными боями город, где вместо улиц – широкие коридоры, вместо домов – огромные залы и совсем крохотные помещения. А спустя четверть часа пути, сержант увидал за очередным поворотом следующий шлюз и на стене перед ним точную копию панели, с которой он имел дело совсем недавно.