На задворках галактики. Трилогия
Шрифт:
— Что, господа, есть замечания? — поинтересовался Негрескул, получив одобрительный кивок Аршеневского. — Давайте, высказывайте.
— Да пошли они нахрен… — озвучил общее настроение командир четырнадцатой роты, что сразу подтвердилось одобрительным гулом.
— А ну как нас в расстрелах обвинят? — поддержал его ЗКР пятнадцатой. — Знаем мы их, мудаков, глазом не моргнёшь, пленными ближайший окоп завалят. Нахрена такая слава полку?
— А вы смотрите в оба, — спокойно ответил начштаба, — охрану как положено организуйте, если уж с ХВБэшниками взаимодействовать придётся. Комбат приподнял руку, призывая внимание.
— Что о пленных думаете, это замечательно, господа. Значит в победе уверены… Итак. На захваченных рубежах батальон должен закрепиться намертво, после чего артдивизион будет отозван в распоряжение командира полка. — Объявил он тоном приговора. — Во что бы то ни стало
Подполковник на пару шагов отошёл от карты, внимательно осмотрел офицеров и сказал:
— Теперь, господа, ваши вопросы по плану наступления батальона.
С минуту сохранялось молчание. Прозвучавший 20–й мотострелковый полк был, так сказать, старым знакомым. Минувшим летом с ним не раз случалось взаимодействовать. 20–й МСП входил в состав 10–й танковой дивизии, что означало одно из двух — этот участок фронта выбран либо как основное направление нового наступления, имеющего целью видимо выйти к единственному в Монбергском хребте пригодному для прохода техники перевалу, который должна была захватить недавно переброшенная из Норвии горно–егерская дивизия, находившаяся сейчас во втором эшелоне армии. Либо на этом участке планировался отвлекающий удар, имеющий основной задачей сковать подвижные резервы противника и второстепенной — развить по обстановке успешное наступление 2–й егерской вольногорской дивизии или всего 18–го армейского корпуса. Превратить наступление местного значения в оперативно–тактический успех уже армейского значения. Только время покажет какой из замыслов запланирован в высоких штабах. Возможно, что замысел был как раз принципиально другим и корпусной операции отводилось совершенно иное место в планах командования фронта. Аршеневский этого не знал, на своем месте он мог определенно предполагать только два первых варианта. Вместе с тем, на доступном ему уровне информирования, подполковник достоверно представлял текущую конфигурацию участка фронта занятого 18–м корпусом. И также вполне достоверно представлял задачи входивших в корпус 160–й и 179–й стрелковых дивизий и 22–й артбригады. Поэтому по праву был уверен в собственных выводах.
Довелось ему и поспорить в штабе полка при постановке батальонных задач. Командир полка, будучи вдвое моложе, питал к комбату-4 уважение, ценил его и зачастую прислушивался к его замечаниям. К тому же Аршеневский в своё время с блеском закончил академию генштаба, чем как раз не мог похвастаться комполка, имевший за спиной двухмесячные ускоренные курсы при академии, приняв по их окончанию полк в мае. Пусть карьера Аршеневского не заладилась, дорос до подполковника и вышел в отставку, но знания никуда не делись. Потому и позволял он себе иногда поспорить с начальством. С замечаниями комбата согласился и присутствовавший при споре начальник оперативного отдела штаба дивизии.
— Итак, жду вопросов, — повторил Аршеневский.
И вопросы, что называется, посыпались. Уточнения в диспозициях соседей, взаимодействия с артиллерией и между ротами. Потом поднялся поручик Бембетьев, командир 13–й роты. Мужик он был запальчивый, характером крут. Из кадровых офицеров, которые, кстати, носили на кителях непременные "поплавки" – ромбические значки с эмблемой и вензелем военного ВУЗа. Наградами отмечен, имел "Солнце" и "Славу" третьей степени. Начал войну субалтерном в свой же роте, воевал ровно год пока не получил тяжелейшее ранение. Полтора года провел в госпиталях, где сначала хирурги по осколочкам собирали ему раздробленные ноги, потом заново учился ходить. Прочили ему кресло–каталку, но упорства поручику было не занимать. Ему много раз повезло. Сначала повезло, что смертельно уставший после тридцати часов непрерывных операций, совсем молодой хирург из полкового медпункта не переопределил его в безнадёжные, отправив умирать, и сделал все правильно. Потом повезло, что вовремя доставили из эвакоприёмника в госпиталь, где им заинтересовался светило хирургии именитый академик, который в своем преклонном возрасте не потерял зоркость глаз и твердость рук. Этот академик верил в Бембетьева, много раз навещал его, укрепляя волю к жизни и стремление стать на ноги. Военная хирургия в Новороссии могла творить чудеса, по праву считаясь самой передовой в мире. Бывало, что до семидесяти пяти процентов
— Константин Михайлович, — обратился Бембетьев в упор глядя комбату в глаза, — может разъясните, а какого чёрта ни слова про авиацию? Артподготовка — это прекрасно, но почему бы нашим летунам не только объекты в тылу побомбить, но и позиции передовой линии обороны? Нет, Боже упаси, чтоб они с нами вплотную взаимодействовали, знаем мы этих штурмовиков. Но перед атакой пусть бы себе там подолбили передок. Это первое… Бембетьев сделал паузу, поджав губы.
— Та–а–ак-с, — протянул Аршеневский, проведя пальцами по бородке, — продолжайте, поручик, продолжайте.
— И продолжу, господин подполковник, — ответил ротный с вызовом. — У нас что там "наверху", очередной гений стратегии завёлся? Как понимать, что мотострелки к тринадцати нолю развернутся? Это что за полуторачасовой разрыв? Высокий тактический замысел? Почему их сразу в прорыв не вводить? Третий год воюем, а сейчас как в начале войны, когда в штабах полно бездарей было. Мало идиотов в отставку или к стенке поставили? Новые развелись?
— А что вы, поручик, хотите услышать? — невозмутимо спросил комбат. — Авиацию не дают, значит она в другом месте задействована. Там где это посчитали наиболее важным. И вы это знаете. Что до остального… Сядьте, господин поручик, я вас слушал, теперь вы меня послушайте. Вам с высоты командира роты конечно видней кого и когда задействовать… Двадцатый мотострелковый сейчас на марше. Полным ходом и хорошо, если успеет в срок. Помимо нашего участка есть и другие. И у… Да что я тут перед вами распинаться буду? Сами всё прекрасно понимаете, нервы свои держите при себе. Скажу только, что ничего идиотического в полученных приказах не заметил. И хватит об этом… Есть вопросы по существу, господа офицеры?
Секунд пятнадцать стояла тишина, офицеры переваривали отповедь Аршеневского. Масканин решил, что дождался момента.
— Разрешите, — обратился он вставая.
Подошёл к карте и карандашом, на манер указки, описав эллипс вокруг деревни Дамме, спросил:
— Что если отказаться от прямого штурма Дамме? А вместо этого моей ротой пересечь участок лесополосы северо–восточнее деревни вот здесь? Обойти, таким образом, Дамме, которая при успехе остальных рот стопроцентно будет превращена противником в опорный пункт обороны, исходя из одной только тактической обстановки. Внезапным и форсированным марш–броском сквозь лесополосу в этом районе, рота выходит и перекрывает рокаду вот здесь. Закрепляется и блокирует противнику всякую возможность перегруппировки на участке до четырех–пяти километров. Плюс дезорганизация тылов. Таким образом, противник получает цейтнот, вынужден будет пытаться сбить роту с рокады вместо накопления сил и средств на рубеже Дамме. Часа на два хаконцы напрочь лишатся возможности контратаковать… И это всё одна только рота.
В полной тишине Масканин возвратился на место. Аршеневский внимательно рассматривал карту, как, впрочем, и остальные офицеры. Наконец комбат объявил свой вердикт:
— Замысел ваш, поручик, чудо как хорош. Но рискован. Очень даже рискован. Успех такого манёвра может строиться в расчёте, что в данном участке лесополосы нет подразделений противника. Установить, чист ли будет проход, можно только сунувшись в лес. Разведка боем потребуется. Из леса можно и отступить, буде там враг, но потеряется драгоценное время, не говоря уже о плотности охвата Дамме. Кроме того, к этой же рокаде, только вот здесь, должна по плану выйти одна из рот пятого батальона. Однако ваше предложение я возьму на заметку. Возможно, и придётся воплощать ваши мысли, если наши соседи вдруг завязнут.
Пребывая сейчас как бы в подвешенном состоянии, Масканин решил прояснить для себя и должностной вопрос:
— В праве ли я, господин подполковник, считать себя исполняющим обязанности командира роты?
Аршеневский поджал губы, отчего в лице его — человека пожилого возраста с обрюзгшими щеками и воспалёнными от частой бессонницы глазами, проступило нечто бульдожье.
— Этот вопрос я намечал оставить напоследок, — произнёс он, охватывая всех взглядом. — Если вопросов и замечаний по плану наступления больше не имеется, извольте. На ваш вопрос, поручик, отвечаю: нет… Фёдор Фёдорович, — обратился он теперь к Негрескулу, — Зачитайте выдержку из приказа командира полка.