На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы
Шрифт:
– Что привело вас ко мне, господин Иконников?
– Вы, очевидно, ожидали видеть моего папеньку?
Сергей Яковлевич не ответил.
– Нет, ваше сиятельство! – уверенно продолжил Иконников-младший. – Как это ни прискорбно, но я уже вполне извещен о тех печальных недоразумениях, кои возникли между вами… Отчего-то и почел своим непременным долгом, едва прибыв в Уренск, сразу же нанести вам визит.
Мышецкий спустился еще на одну ступеньку ниже, снял руку с перил лестницы.
– Впрочем, ваше сиятельство, – закончил Иконников, – я могу и уйти, ибо мой
– Нет, отчего же? – ответил Мышецкий. – Вы столь искренни, сударь… Останьтесь!
Мановением руки Геннадий Лукич отказался от услуг горничной и самолично повесил свое пальто. Он был строен, красив и наряден. Держался скромно и независимо.
– Куда мне будет дозволено пройти? – спросил Иконников с легким поклоном. – Благодарю вас, князь. Я очень рад, что вы меня приняли…
Сергей Яковлевич провел его к себе:
– Как видите, я только еще устраиваюсь.
– Очень мило! Книги, которые я здесь вижу, лучшее украшение вашей комнаты. Как и моей, князь, тоже!
Осмотревшись, молодой миллионер заговорил о главном:
– Мой папенька живет еще старыми понятиями. Он не может уяснить себе, что в наше время обладание капиталом накладывает на человека и особые обязанности перед общественностью. (Мышецкий кивнул, соглашаясь.) Поверьте, что когда дело перейдет в мои руки, все станет на иные рельсы. Что же касается этих глупых рогаток поперек улицы…
Сергей Яковлевич быстро нахмурился, и Геннадий Лукич тут же его утешил:
– Нет, князь, вы можете не сомневаться: рогатки уже убраны мною. Относительно же церкви, которую мой папенька столь неосмотрительно взялся строить, то это вопрос губернского архитектора, и меня не касается. Я вообще против этой дурацкой традиции. Хватит нашим толстосумам отливать колокола – лучше бы они открыли читальню!
Сергей Яковлевич выслушал Иконникова и оттаял душою:
– Что ж, Геннадий Лукич, я рад вашему появлению в губернии. Вы приехали сейчас из…
– Прямо из Лейпцига, – подсказал Иконников. – Я рассчитался с профессорами и отныне свободен. На зиму думаю переехать в Москву, чтобы не зажиреть здесь, а пока…
– Вы окончили университет?
– Уже третий, – без похвальбы ответил Иконников. – Было лишь трудно в Женеве – среди русских. Когда же я оторвался от дорогих соотечественников, то стало легче, и я быстро сдавал экстерном.
– Русских сейчас много за границей?
– О да! Европа просто кишит русопятыми. Они бестолковы и поразительно доверчивы. Особенно – наша знать…
Их позвали к обеду, и Геннадий Лукич не отказался. В просторной столовой были открыты окна, через которые дом вице-губернатора наполняла далекая музыка. В зеленеющих ветвях деревьев чернели скворечни, высоко в небе плыл бумажный змей. Висла над городом белая мучнистая пыль.
– Моя жена, – представил Мышецкий гостю Алису. – Сделайте удовольствие – поговорите с ней по-немецки…
Алиса в этот день была необычайно мила. Чистые тонкие руки ее двигались над убранством стола – плавные и воздушные. Она кокетливо посматривала то на
– Я слышал, – говорил Иконников, – что вы, ваше сиятельство, намерены начать постройку в губернии элеватора.
– Хотелось бы, – помялся Сергей Яковлевич. – Зерно гниет в каких-то сараях… Элеватор поможет разрешить в губернии проблему весенних голодовок. Хотя бы отчасти!
– Если позволите, – предложил Иконников, – я согласен участвовать в этом благом деле. Деньгами, конечно.
– Буду только рад, – оживился Мышецкий. – Вся беда в том, что я не нахожу поддержки общественности. И потому ощущаю настоятельную необходимость обратиться к лучшей части российской интеллигенции…
Иконников быстро подхватил:
– Знаете, князь, у меня есть связи с Власием Дорошевичем… Для тех начинаний, которые вы предприняли, нужны средства, и пусть литераторы помогут в этом! Да и Столыпин…
– Петр Аркадьевич?
– Нет, князь, я имею в виду братца его – Александра Столыпина, он все крутится вокруг «Нового времени»… Можно потрясти и Яшку Рубинштейна – большой проныра!
– Я мыслю несколько иначе, – сознательно отгородился от этих имен Мышецкий. – Пусть писатели (именно писатели) издадут в фонд помощи голодающим литературно-художественный сборник. У каждого литератора всегда найдется в ящике стола вещица, которую он не удосужился пристроить. Пусть он ею и пожертвует!
– Пожалуй, – согласился Иконников. – Я уже ясно вижу этот сборник. На титуле скромно оттиснуть: «В помощь голодающим Уренской губернии». А название – краткое, объемное…
– Например – «Пустошь», – размечтался Сергей Яковлевич. – Это как раз отвечает сейчас моим замыслам… Немного беллетристики, разжиженной стихами. Кое-что из новостей в искусстве.
– Я могу написать о Баттистини, – сказал Иконников.
– А у меня, – обрадовался Мышецкий, – имеется статейка о винной монополии. Я думаю, что доля статистики, набранной хотя бы в петите, не помешает?
Подали жаркое и запотелый графин с водою (вино в доме Мышецких к столу не подавалось). Алиса переняла поднос от горничной.
– Однако, – заметил Иконников, – мы забыли о хозяйке…
Протягивая гостю тарелку, женщина задержала свой взгляд на нем и вдруг наивно проговорилась:
– Какой приятный загар у господина Иконникова… Верно, Serge?
– Угу, – ответил Мышецкий, занятый едою.
– Таково уж итальянское солнце, мадам. Почти всю зиму я провел между Ниццей и Миланом…
– О, тогда вы должны знать Ивонну Бурже? – напомнил Сергей Яковлевич. – С кем она сейчас?
Он сказал это и заметил, что Алиса насторожилась.
– Конечно же! – отозвался Иконников. – Ивонна Бурже в Европе – все равно что Конкордия Ивановна Монахтина в нашем Уренске… Кто же ее не знает? Сейчас она, кажется, попала в лапы бакинскому Манташеву. Он уже купил ей два бесшумных электрических автомобиля – иначе не пускают на Елисейские Поля. Меня Ивонна заинтересовала как бесподобная куртизанка. Но секретарь ее потребовал только за один разговор с нею пять тысяч франков!