На заработках. Роман из жизни чернорабочих женщин
Шрифт:
– Ну, так, так… Это правильно. Он у нас смазливых девок не пропускает. Это верно, – продолжал Спиридон. – Летось трем девкам уважение делал.
– Какое же тут уважение, коли за руки хватается и проходу не дает. Для чего он это? Чего он лезет? Кабы он не был хозяин, то я с ним по-свойски бы, а то ведь я хозяина по сусалам смазать не могу.
Наволадожские девки и бабы, работавшие на огороде уже с неделю, стали хихикать и перешептываться между собой. Наконец одна пожилая баба произнесла:
– Дура ты, девка-то, вот что… Своей выгоды не понимаешь. Ему потрафить, так из него можно веревки вить – вот он какой.
– Зачем? Зачем, Домнушка, такие слова? Арина у нас девушка небалованая, – встрепенулась Акулина. – Она себя соблюдает.
– И, мать! Соблюдением здесь в Питере ничего не возьмешь. Опять скажу: дура девка.
– Учи, учи еще! – вспыхнула Акулина.
– А то что же?.. – продолжала Домна. – В прошлом году он вот также на одну вашу боровичскую распалился, так та его, не будь глупа, кругом обошла. Он ей и ситцу, и сапоги, и миткалю на рубахи, да, окроме того, пропил с ней рублей двадцать. Клавдией звать. Может, знаешь.
– Мало ли у нас в Боровичском есть путаных девок, а Арина не таковская.
– Первое время все не таковские, – улыбалась Домна.
– Нет, уж ты, милая, так не разговаривай. Нехорошо так.
– О! Не за королевича ли свою землячку замуж прочишь?
– Не за королевича… Какой тут королевич! А просто нехорошо безобразные речи говорить.
– А чем они безобразные? Уж коли голь, коли в поденщину за пятиалтынный пошла…
– Ну, молчи, а то ведь я и глаза выцарапаю!
– Ого! Ну что ж, выцарапать-то мы и сами тебе сумеем.
Домна вскочила с корточек на ноги и даже подбоченилась, стоя около парника. Акулина тоже приготовилась сцепиться с товаркой.
– Брысь! Чего вы, долгогривые! – махнул на них рукой Спиридон. – Вишь, что выдумали: царапаться! У нас хозяин драки не любит.
Перебранка умолкла. Акулина отошла с Ариной в сторону и стала шушукаться.
– Я боюсь, Акулинушка, теперь в избу идти, – начала Арина. – Он там опять начнет приставать. Он там один.
– Да и не ходи. Что это, в самом деле! – отвечала Акулина.
– А вдруг он звать начнет? Ведь он хозяин.
Акулина сначала растерялась, но потом нашлась:
– Хозяин, да не на это. Не на целованье он хозяин.
– Деньги-то он дал мне на посылку в деревню, а теперь попрекает.
– Отдай, отдай ему деньги. Коли заживешь их, тогда у него и возьмешь, а теперь отдай. Не нужно брать вперед, коли он озорник такой.
– Да ведь у тятеньки-то с маменькой в деревне теперь очень нудно, Акулинушка.
– Мало ли, что нудно! Как-нибудь перебьются. Потом пошлешь.
– Очень ведь просили, Акулинушка, когда я уезжала.
– Да что ты, матка, какие слова! Нешто это можно! – крикнула на Арину Акулина. – Отдай, отдай, а то иначе нехорошо. Ведь он в этих смыслах и дал, чтобы ты вот от него… не артачилась.
– А может быть, и обойдется? Может быть, и забудет? Ведь это он потому сегодня ко мне приставать стал, что вот я в стряпках и при нем была, а завтра в стряпках другая будет, так, может быть, он и ничего…
– Ой, лучше отдать!
– Тятенька-то с маменькой… Я вот что… Ежели он спросит, то отдам. Привязываться будет опять – тоже отдам.
Пока Арина и Акулина шушукались, двери избы распахнулись, из нее вышел Ардальон Сергеев и незаметно подошел к ним.
– А вы чего же лодырничаете и пустопорожними разговорами занимаетесь! – крикнул он. – Нешто я вашу сестру для разговоров нанял, да чтоб зобы ваши харчами набивать? Нет, брат, я нанял для работы. Вишь, ведьма! Чуть хозяин отвернется – сейчас уж и от парников прочь! Арина! Иди в избу и ставь самовар для рабочих! Да согреешь воду, так принимайся стирать! – отдал он приказ и прибавил: – А вы, мужики, кому перемыться надо, отдайте ей свои рубахи и что у вас там есть в стирку. Нечего ей, сложа-то руки, с землячками язык чесать да от дела их отрывать.
Арина поплелась в избу.
И опять Арина ставит ведерный самовар, опять гремит в избе железной трубой, сует в самовар уголья и зажженные лучины. На этот раз в избе хозяина не было, но Арина все время со страхом смотрела на дверь, ожидая, что вот-вот он опять войдет… Через полчаса, однако, пришли рабочие пить чай. У баб опять зашел разговор про Арину. Новоладожские доказывали, что Арине вовсе не нужно было артачиться перед хозяином.
– Экая важность, что хозяин хотел пошутить с девкой! Другая бы за честь сочла, – говорила Домна.
Боровичские бабы и девки стояли на стороне своей землячки Арины. Мужики держались середины и не присоединялись ни к той ни к другой стороне. Наконец Акулина крикнула на новоладожских баб:
– Да вам-то какое дело до девки, как она себя повела! Как хотела, так и сделала. Что такое, в самом деле! В батрачки на огород поступила, так ведь не в крепостные к хозяину закабалилась!
– Однако деньги-то три рубля вперед взяла, леденцы грызла, чай с хозяином пила. За что он ей три рубля вперед дал и угощал? Неужто задарма? Как же, дожидайся! Таковский он. А деньги взяла, стало быть, и потрафляй хозяину, – стояли на своем новоладожские бабы.
Вскоре чай отпили, и рабочие стали уходить из избы к парникам. Уходя, мужики дали Арине свои грязные рубахи и подвертки в постирушку и просили их приготовить к завтрашней бане.
По уходе рабочих Арина снова поставила самовар, нагрела воды, вылила ее в корыто и принялась стирать рубахи работников, все еще боязливо посматривая на дверь в ожидании прихода хозяина. Ардальон Сергеев вернулся в избу только под вечер. Начинало уже смеркаться. Арина, полоскавшая уже начисто в том же корыте рубахи, пригнулась к корыту и старалась не смотреть на хозяина. Он был мрачен, сел на лавку и, закурив трубку, сказал Арине: