На заработках. Роман из жизни чернорабочих женщин
Шрифт:
– Дома-то графилось ли стряпушничать?
– Еще бы не графиться! – отвечала Арина, не оборачиваясь.
– Стало быть, родители приучали?
– А то как же? У нас без этого нельзя.
– Оба живы – и отец и мать?
– Оба. Они-то меня и снарядили в Питер.
– Мать-то стара?
– Да не так чтоб очень. Зачем ей старой быть?
– Дети малые у ней есть?
– По третьему году девочка да по пятому году мальчик.
– Ну, это, стало быть, не стара. Ты старшая, что ли?
– Старшая.
– Что ж замуж не вышла?
– И вышла бы, да как приданое-то справить? На какие деньги? У нас ноне голодуха. Нынешний год у нас никто из девок замуж не выйдет.
– Не берут, стало быть, без приданого-то?
– Да ведь ты сам знаешь, сам деревенский. Нешто можно без хозяйства! Надо ведь тоже, кроме того, и сватов угощать. Да и женихи-то не приведи бог как бьются. Ни хлеба, ни сена, ни овса. Не токмо что все скотину продали, а даже курей и тех не осталось. А ведь и женихам, сам знаешь, свадьбу тоже даром играть нельзя. За все про все плати.
– Да ведь в вашем Боровичском уезде хлеб-то и никогда хорошо не родится.
– Овес родится. У нас сена хороши бывают. А летось все пожгло. Остатки стали косить, скосили – дожди пошли. Ну и погнило.
– Дела! – вздохнул Ардальон Сергеев и покрутил головой.
Арина, слыша в тоне его речи как бы участие, обернулась к нему вполоборота и сказала:
– У нас в нашей деревне три бабы надели суму да в кусочки пошли, побираться.
– Что ж на заработки не пошли?
– Грудные ребята у них. С грудными ребенками. Оставить дома не на кого, а ведь с ребятами-то в работу не берут. Да и паспортов не на что взять, до того проелись.
– Да ведь у вас в своем месте, на реке на Мете работа, а там можно и без паспортов.
– Была, а ноне нет. То есть она есть, но самая малость. Ведь это на барках. А барки ноне все кругом идут, а не по нашему пути. Да и на барках с ребятами-то как же работать? А отдать ребят некому. Отдать в чужие руки – даром не возьмут, а денег нет. Вот и пошли Христовым именем побираться.
– Грехи! – снова вздохнул хозяин.
Арина помолчала и прибавила:
– Что только станется! Беда. Я так рассуждаю, что нынче в наших местах многие бабы побираться пойдут. В Питер-то или в Москву на заработки выбраться трудно, даже кто ежели и без ребят. Ведь на заработку сюда без денег тоже не выйдешь, даже ежели и ребят есть где оставить. И на паспорт нужны деньги, да и на дорогу нужно все-таки заложиться, а иным и заложиться-то нечем.
– Правильно, – согласился хозяин.
– Нам вот кабатчик помог, чтобы меня справить в дорогу, – продолжала Арина. – Лужок мы ему предоставили, чтобы сено снять. Вот теперь сами будем при умалении сена на осень. Да и какая справка! Только на паспорт да на полдороги на чугунку хватило. Полдороги шли – пить, есть надо. Беда.
– Ну, ты-то за дорогу не больно-то отощала. Вишь, спина-то!.. – улыбнулся Ардальон Сергеев. – Спина гладкая.
– Я уж такая есть.
– Да и щеки нагулявшись. Мурло круглое.
– Позавидовал! Скажите на милость!
– Я гладких люблю.
Ардальон Сергеев опять улыбнулся, встал с места и шутя треснул Арину ладонью по спине. Та взвизгнула и проговорила:
– Ой, чтой-то вы деретесь!
– Это я любя. Это я жир пробую.
– Уж и жир!
– Погоди, на наших хлебах еще круглее огуляешься. У нас ешь вволю, харчи хорошие, – сказал Ардальон Сергеев.
– Денег-то уж очень мало за работу даете, – пробормотала Арина. – Шутка ли: всего пятиалтынный!
– Такая цена, Аришенька, такая цена. А цены Бог строит. Да и немало это. Месяц проживешь у меня – четыре рубля на руки получишь.
– Дома-то у нас уж очень нудно. Отец-то с матерью теперь как бьются! У нас пять ртов дома осталось.
– Что делать, умница! Везде теперь нудно, везде теперь бьются. Это уж от Бога…
Арина, слыша ласковую речь, опять обернулась к Ардальону Сергееву и, улыбнувшись, застенчиво проговорила:
– Ты бы, господин хозяин, дал мне три рубля вперед, чтобы родителям в деревню послать. Дай, пожалуйста, будь милостивцем.
– Это ничего-то не видя, да три рубля давать! Нет, милая, не те ноне времена. Я уж и так добр, что больничные за вас вперед плачу да паспорты прописываю.
– Дай, господин хозяин. Я тебе в ножки поклонюсь. Пожалей нас.
– Нельзя. Хоть ты и гладкая, а я гладких до смерти обожаю, а нельзя, умница. Погодить надо. Ты погоди. Вот месяц прослужишь и старанье твое я увижу, тогда дам.
– Экой ты какой, господин хозяин!
– Я добрый. Я ох какой добрый, а денег сразу давать нельзя, – отвечал ласково Ардальон Сергеев, ухмыляясь, подошел к Арине, схватил ее в охапку за плечи, покачал из стороны в сторону и прибавил: – Нельзя, ангелка, подождать надо.
Арина вырвалась из его объятий, ударила его по руке и, сделав строгое лицо, стала к печке, сказав:
– А зачем же рукам волю-то даешь? Это ты оставь. Этого я не люблю. Я не затем в Питер пришла. Да… Брось.
Ардальон Сергеев взглянул на нее и скосил глаза.
– А тебя убыло, что ли? «Не люблю»… А ты будь с хозяином поласковее, хозяин может пригодиться. Сама денег вперед просит, а тут не смей и шутками с ней пошутить. Ах, дура, дура девка! Вот уж неразумная-то!
Он махнул рукой, снял с гвоздя картуз и вышел на огород.
В полдень Ардальон Сергеев скликал рабочих к обеду. Мужики и бабы побросали работу около парников, прикрыли их стеклами, оттенили от солнца рогожами на кольях и пришли в избу. На двух некрашеных столах, ничем не покрытых, лежали уже накромсанные Ариной толстые ломти хлеба и по грудке деревянных ложек. Ардальон Сергеев был тут же. Как хозяин, он первый перекрестился на икону, висевшую в углу, и сел за стол. Вслед за ним, помолившись на образ, поместились за двумя столами и рабочие. Мужики и женщины живо разобрали ложки. Арина подала на каждый стол по деревянной чашке щей. Зажевали уста, началось схлебывание с ложек. Ели до того усердно, что на лицах показался пот. В особенности усердствовали женщины, пришедшие вчера из деревни.