На заре земли русской
Шрифт:
– В темницу захотела?! Не вернуть твоего Всеслава, а тут человек жив покуда, только ты ему помочь можешь, только тебе здравие подвластно!
– Не посмеешь, – Злата гордо вскинула голову и отступила на шаг. Внезапно дверь за спиной княжича отворилась. Увидев, кто вошёл, девушка едва сдержала вскрик. Мстислав оборотился. На пороге стоял молодой человек, светловолосый, голубоглазый, сжимая в руке клинок.
– Оставь её, – строго промолвил он, делая шаг по направлению к Мстиславу. – Оставь тотчас!
Злата оттолкнула Мстислава, в нерешительности остановившегося, бросилась к вошедшему незнакомцу, упала перед ним на колени, прижалась губами к его свободной руке.
– Митя, Митя, боже праведный, – шептала
Встреча
Юноша был растроган. Подняв с колен Злату, он медленно гладил её по голове, а она, уткнувшись ему в плечо, лишь повторяла его имя, точно в забытьи. Сообразив, что к чему, Мстислав понял, к кому можно обратиться. Этому парню его гордая птичка, очевидно, доверяет, его слова послушает. Надо сделать так, чтобы он сам уговорил её.
– Ну, поговорите, позже вернусь, – насмешливо бросил он наконец, неторопливо направившись к выходу. У самого порога он задержался, обратился к Димитрию:
– Ты ей скажи, чтоб согласилась брата отца моего вылечить. Не справимся без неё.
Когда дверь за ним закрылась, Злата облегчённо вздохнула. Димитрий быстро осмотрелся, спрятал клинок в рукаве, спросил воды. Злата подала ему кувшин и, пока он пил, жадно припав губами к шершавому глиняному краю, рассматривала его. За несколько месяцев, пока не виделись они, Димитрий довольно заметно изменился. В ясном взгляде голубых глаз исчезла некоторая юношеская непосредственность, зато появилось что-то иное, чего доселе не было – будто бы взор стал глубже, смелее, серьёзнее. Бывший мальчишка, весёлый, бойкий и любопытный, повзрослел, возмужал, и Злата заметила эту перемену.
– Что он хотел от тебя? – спросил наконец Димитрий, отставив кувшин. Злата грустно вздохнула.
– Помощи просит. Хочет, чтобы я князя Черниговского вылечила.
– Чего ж ты отказываешь ему? Кабы что иное, а тут… Он ведь и не для себя.
– Не прощу ни Изяславу, ни ему…
К горлу подкатил ком, девушка почувствовала, как голос начинает дрожать, и замолчала, чтобы не заплакать. А слёзы уже туманили взгляд, и Злата сердилась на себя за свою слабость.
– Ну, полно тебе, – пробормотал Димитрий, коснувшись ладонью щеки её. – Коли ты из-за Всеслава так убиваешься – не надо. Мы с Богданом уж знаем, что сделать, чтобы освободить его. Тебе ведь неизвестно, что в граде делается, а Киев, точно муравейник, гудит. Восстанут кияне, не сегодня-завтра восстанут против Изяслава. А Всеславу верны многие.
– Так он… Так то неправда?.. – в изумлении прошептала Злата, прижав ладонь к губам. – Он жив?
– Да, – Димитрий совсем растерялся. – Жив и во здравии, я ведь с ним расстался-то недавно совсем…
Злата улыбнулась – впервые за много дней. И когда Мстислав вернулся, чтобы спросить её ещё раз, он мог лишь подивиться тому, как легко она согласилась.
Так прошло лето. Святослав встал на ноги спустя несколько седмиц, Изяславу всё шли грамоты из Польши с предложениями о заключении союза с Византией. Сказать было просто, а сделать – почти невозможно, и Изяслав тянул время, не отвечал Болеславу Храброму, ждал благосклонности Константина, но и от того была тишина в ответ. Гертруда всё пыталась уговорить мужа уехать в Польшу, соединиться с отцовым войском, а там и в Киев вернуться, и половцам дать отпор. Но князю казалось, что польский король не примет его, и останется он один посреди всей земли, враждебно к нему настроенной: ни киевляне, ни поляки, ни тем более жители северных и западных уделов не встанут на его сторону, особенно после поражения на Альте-реке.
– Богдан! – позвал он наконец, зная, что его неугомонный стольник вертится где-то неподалёку. Почти тотчас юноша появился на пороге, поклонился.
– Что в городе?
– Всё ладно, – соврал тот, пожав плечами. Изяслав знал, что он лжёт. Медленно поднявшись из-за стола, он неторопливо подошёл к Богдану, замершему в дверях, посмотрел в глаза ему. Тот опустил голову, понимая, что князь не поверил.
– Недовольны тобою в городе. Сызнова хотят в степь идти, отвадить половцев от земли русской. Вооружения просят.
Изяслав задумался, прошёл из угла в угол, скомкал одну из польских грамот. Богдан терпеливо ждал.
– Не будет нового, – сердито бросил Киевский. – Не ждать нам помощи от иноземцев. Уйду я из Киева, видит Бог…
– Куда?! – возмущённо перебил его Богдан. – Ты уйдёшь, кто останется? Вовсе без защиты стоять? Вот хорошо!
– Не смей мне перечить! – взвился Изяслав. – Не твоё дело! Ни слова дельного от тебя, поди вон!
Богдан незаметно улыбнулся. Изяслав сам звал его и тут же, распаляясь, прогонял. Впрочем, действительно, не его это дело. Выйдя за пределы горницы, он расхохотался, вспоминая разгневанного Изяслава, который сам себе противоречил.
Мстислав же ходил угрюмый, всем недовольный, как и отец. Злата отказывала ему, ждала непонятно чего, а без её согласия венчаться с ней было бы невозможно по христианскому закону. Изяслав, будучи в хорошем расположении духа, предлагал сыну самому потолковать с несговорчивой девицей, но тот сердился и не соглашался, впустую надеясь, что она однажды покорится ему.
Осень выдалась холодной, вовсе не такой, какой была год назад. С первых дней подул холодный ветер, небо затянулось беспросветной серой мглой, все спешили убрать летний урожай. По уделу ходили слухи, что соседние деревеньки разграблены и сожжены степняками, которые после победы на Альте совсем измучили приграничные городища и укрепления набегами и пожарами. Горел Псков, горела Рязань, Киев, оставшийся почти без военных сил после поражения, боялся набегов, однако Изяслав с вооружением не торопился. Людям, более близким ко двору, в том числе и Богдану, было известно, что он собирается бросить город.
– Надо подняться! – однажды заявил Андрей, вернувшись с очередного сбора дружины. Ничего нового он там не услышал, воевода был как всегда под хмельком и отдавал непонятные приказы вместо толкового разъяснения обстановки.
– Либо Изяслав встанет во главе второго похода, либо…
– Не горячись, – перебил его Богдан. – Всё одно не встанет. Всеслава Полоцкого освободить надо.
– Тогда Изяслав тем более откажется…
– Да к чёрту Изяслава! – рассердился брат. – Если мы будем дальше ждать, он сбежит в Польшу к отцу жены своей, Болеславу, аль как его там, и останемся мы без защиты и без оружия. Так бы сами хоть пошли!
– А кто Полоцкого-то поддержит? – спросил Андрей уже тише.
– Все, – веско ответил Богдан, и этого было довольно, чтобы старший понял.
– Тогда наутро последний раз к Изяславу придём, – продолжал Андрей. – Последний раз. Младшая дружина со мной выйдет на площадь, где ярмарки бывают, а ты дворовых подыми.
Отвечать было нечего, младший брат был согласен. Всю ночь он не сомкнул глаз, то меряя шагами пол в горнице, то шепча молитвы перед иконой Божией матери за благополучный исход, на который и сам не особенно надеялся. Едва дождавшись утра, он бегом вернулся в княжеский терем. По всей видимости, князь Изяслав уже не спал, но в его покои Богдана не пустила ночная стража. Из горницы слышались голоса, Киевский был не один, с кем-то горячо спорил. Приходилось ждать, и Богдан пошёл на улицу. У крыльца ему попался десятник Данияр, в ту ночь оставленный на страже при воротах. Обязанности свои Данияр исполнял не очень хорошо, от скуки чертил носком сапога какие-то непонятные фигуры на песке. Богдан окликнул его; едва не подпрыгнув от неожиданности, десятник обернулся, узнал Изяславова стольника, облегчённо вздохнул.