На заре земли русской

Кононова Татьяна Андреевна

Под ветвистым деревом, раскинувшимся едва ли не на большую часть поляны, собрался засадный полк, лесные люди. Вопреки обычному громкому говору, грубому смеху и шуму они стояли молча, обступив кого-то или что-то, что было пред ними. По чьему-то примеру все разом стащили шапки, у кого имелись таковые. Когда Всеслав и Димитрий подошли ближе, ряды разбойников всё так же безмолвно разомкнулись, давая дорогу князю.

– Долетался наш сокол, – угрюмо молвил кто-то, и голос прозвучал звонко и одиноко в стоявшей тишине. – Крылья сложил.

Стёмка лежал на земле, лицо его было прикрыто каким-то обрывком ткани. Одна рука покоилась на груди, и вокруг широкой

ладони расползлось тёмное влажное пятно, а другая рука, слегка согнутая, была отведена в сторону, действительно, как будто обломанное крыло. Опустившись подле него на одно колено, Всеслав убрал ткань с его лица. Обыкновенно загорелое, даже смугловатое, оно казалось побледневшим и заострившимся. Щетина покрывала слегка впалые щёки и шею, губы были крепко сжаты, а тёмные глаза, всегда живые, пламенные, были открыты. Казалось, что Стемид заснул с открытыми глазами – если бы его руки не были холодны, как лёд, действительно можно было подумать, что он спит. Всеслав вздохнул и набросил платок на лицо атамана.

– Прощай, Стемид Афанасьич, – прошептал он едва слышно. – Не нашёл ты в этой жизни счастия, так в следующей обрящешь.

– Есть ли она, княже, следующая-то жизнь? – спросил кто-то из разбойников, доселе молчавших.

– Есть, – ответил Полоцкий, не задумываясь ни на мгновение. – Если верить, есть.

Не знал он, верил ли атаман Сокол в жизнь после смерти, нет…

Зима

Первым делом, вернувшись в дом, Андрей встал на колени перед иконами, приложился к светлому лику Божьей матери. Как ни крепился, не сумел он сдержать слёз, забыв о том, что не один он в доме, молился Господу о покойном брате. Стоило ему взглянуть тогда в глаза Богдана, широко распахнутые, но какие-то опустевшие и оттого казавшиеся безмятежными, он не мог сдвинуться с места, будто оцепенев перед ним, и только после долгих уговоров позволил сотнику Афанасию увести себя.

Оля кинулась к нему, обняла, прильнула щекой к груди, размазала слёзы по лицу. Андрей и не пытался её утешать, потому что и сам был не в лучшем состоянии.

– Как же мы теперь? – сестра подняла на брата глаза, покрасневшие от слёз. – Не сохранил Господь…

Андрей ничего не ответил, лишь крепче прижал к себе рыдающую девушку, поглаживая её по рыжим кудряшкам. Лампадка перед иконами угасала, красное стекло насквозь просвечивалось хрупким багряным отблеском свечи.

Димитрий не смог так сразу уехать. Двоих товарищей потерял он в ту ночь, потому долго ещё стоял подле могил их, прощаясь в последний раз. Понимая его горе, Всеслав оставил его: как найдёт в себе силы смириться и отпустить, так и воротится. Рассвет окрасил алым верхушки деревьев, повеяло прохладой, высокая степная трава колыхалась под ногами. На могиле Сокола лежал его лук и колчан со стрелами. Тугая тетива была порвана почти посередине, и лёгкий ветерок путал обрывки. Оперение стрел едва заметно шевелилось под его прохладным дыханием. Сам не зная зачем, Димитрий положил ладонь на землю. Земля была влажной и тёплой.

«Спасибо, – подумал он, закрыв глаза. – Спасибо тебе, Стемид Афанасьич. Спасибо, что верен был слову своему».

Димитрий осознал спустя какое-то время, что всё ещё сжимает в ладони крестик, тот самый, что отдал ему Богдан. Под первыми лучами золото блеснуло, за него зацепился солнечный лучик. Димитрий опустился перед деревянным крестом, составленным из трёх обрубленных ветвей, и осторожно положил вещицу к его основанию. Степной ковыль на долю секунды сверкнул золотом и тут же скрыл оберег. Перекрестившись, юноша медленно поднялся и на негнущихся ногах отошёл. В голубых глазах отражалось чистое сентябрьское небо и стояли слёзы.

Когда он вернулся, было уже около полудня. В доме стояла тишина, и обрывки разговоров, доносившихся из-за двери, не нарушали её. На столе, что стоял посередь главной горницы, всё так же лежал брошенный нож, несколько обструганных Богданом лучинок. Димитрий отвернулся – не хотелось думать сейчас о погибшем товарище, но всё в доме напоминало о нём. Юноша остановился в дверях, рассеянно осматриваясь. Вошёл Андрей – угрюмый, потерянный.

– Пошли, поможешь мне, – глухо сказал он, не глядя на Димитрия. – Там дрова поколоть надо и сложить.

Работа помогала горю отойти на второй план. Димитрий поспешно вышел за Андреем.

Всеслав поднялся в верхнюю горницу и остановился перед иконами, что стояли на маленькой полочке в красном углу. Сбросив доспехи и кольчугу, перекрестился трижды, шёпотом прочёл молитву. Вслед за ним неслышно вошла Злата, замерла в дверях, боясь помешать. И только когда он обернулся и заметил её, она подошла ближе. Всеслав обнял её, и какое-то время они молчали, прислушиваясь к тишине и благодаря Бога за бесценный дар – жизнь и любовь.

– Ты ранен? – вдруг встревоженно спросила Злата, чуть отстранившись от князя. Он посмотрел на окровавленный рукав.

– Пустяки.

– Нет, не пустяки! – возразила девушка. – Нельзя так, не бережёшься совсем. Сними рубаху, я посмотрю…

Сняв рубаху и повернувшись к Злате спиной, Всеслав почувствовал какое-то смущение. Надо же, поцеловать не стеснялся, а рубаху перед ней снять стесняется. Но девушка ничего не сказала, осторожно, боясь причинить боль, коснулась прохладной ладонью его раненого плеча. Неровный, неглубокий след от лезвия рассекал кожу до локтя и внезапно обрывался, будто сабля дёрнулась в руке ударявшего. Злата ненадолго вышла и вернулась с кувшином воды.

– Промыть надо, – пояснила она, хотя Всеслав не задавал вопросов. Когда на рану полилась холодная вода, он невольно вздрогнул от неприятного ощущения.

– Прости, – прошептала Злата, ласково проведя рукой по его плечу. – Ещё немного.

– Кто тебя научил? – спросил Полоцкий, когда она закончила. Чистая ткань, заменившая повязку, не мешалась и почти не ощущалась на руке. Боль постепенно уходила, как будто прохладная вода вытягивала её.

– Матушка, – ответила девушка, и уста её при воспоминании о матери тронула печальная улыбка. – Когда отец домой возвращался из сечи, она… так же делала, а я просто видела.

– Я бы сейчас тоже просто домой вернулся, – вздохнул Всеслав, натягивая рубаху обратно.

– Мы не вернёмся? – с удивлением переспросила Злата.

– Вернёмся, моя хорошая, обязательно вернёмся, – промолвил он задумчиво, – но не скоро. Нельзя город бросить, пойми меня, пожалуйста, никак нельзя. Они надеются на меня, я должен…

– Я понимаю, – ответила девушка.

***

Так незаметно, в городских делах и заботах, осень и пролетела. Город облегчённо вздохнул: после ухода Изяслава стало сразу спокойнее и тише. Несмотря на то, что князь Полоцкий сперва отказывался оставаться в Киеве, он всё-таки остался, и жители были действительно благодарны. Разрушенные и спалённые в ходе восстания дома и постройки вскоре были восстановлены, к началу зимы жизнь в городе и вовсе вернулась на круги своя.