На Золотой Колыме. Воспоминания геолога
Шрифт:
По поводу конструкции возникли некоторые разногласия. Наметились две точки зрения: приверженцы одной из них, ортодоксальной, с пеной у рта доказывали, что плоты должны вязаться только на кольцах; вторая не менее рьяно стояла за то, чтобы плоты были «на шкантах».
В первом случае бревна плотов прикрепляются свернутыми в кольца распаренными тальниковыми или лиственничными прутьями к двум поперечным жердям — ронжам и крепко заклиниваются. Получается гибкая конструкция, на что в основном и упирали сторонники этой системы.
Противники ее указывали, что система колец хороша на крупных сибирских реках, где мало перекатов, и что при плавании по многочисленным перекатам Аян-Юряха, где плотам придется ерзать по галечному дну, кольца обязательно будут перетираться, их надо
Я вспомнил, как в 1932 году наш промывальщик, опытный таежник Пульман, руководивший изготовлением плотов, на которых мы должны были плыть через Колымские дороги, добродушно ухмыляясь, говорил мне: «Ты, Борис Иванович, запомни, что плот на шкантах — это вещь, а на кольцах — дерьмо». Вспомнил я также нашу злосчастную переправу с Успенским в прошлом году весной черев Ат-Юрях и дал распоряжение готовить плоты на шкантах.
Через день-два мы поплывем на них в обратный путь, а пока последний раз ярко пылает костёр и заходящее солнце, спускаясь за горизонт, ласковым взором осматривает наш маленький лагерь. Морозный вечер тих и прозрачен. В голубом небе, озаренные лучами заходящего солнца, плавают золотисто-розовые барашки облаков. Вокруг молчаливо сгрудились желтые, без единого зеленого пятнышка сопки. Где-то далёко пламенеют на солнце снежные вершины Тас-Кыстабыта.
Душу охватывает тихая грусть. Ощущение такое, как будто прощаешься с дорогим другом, с которым больше не суждено увидеться. Слишком много вложено нами в Эмтыгей, и, быть может, поэтому прощание с ним носит такой тоскливый отпечаток.
Но печаль в этот последний, прощальный вечер переплетается в душе с радостью и гордостью.
Теперь я твердо знал, что Эмтыгей получил окончательно и бесповоротно «путевку в жизнь». Сюда придут люди, закипит работа, и этот дикий пустынный край заживет полнокровной производственной жизнью. Он будет жить не только для себя, своим тихим, замкнутым мирком, как жил тысячелетия. Здесь возникнет мощный угольный комбинат, который будет снабжать энергией огромный приисковый район. Здесь возникнут многочисленные прииски, и в золотой фонд нашей Родины Эмтыгей внесет свой посильный вклад. Аркагала, Мяунджа станут не туманными и отвлеченными географическими названиями, а вполне определенными производственно-экономическими единицами, известными не только десятку тунгусских семейств, а очень и очень большому числу людей, населяющих нашу Родину. Как это хорошо, величественно, гордо!
…И в то же время было грустно при мысли, что придут люди, заполыхает заревом многочисленных пожарищ тайга; падут под ударами топора чудесные лиственничные рощи, которые для этой пагубной цели так тщательно брались нами на учет, фонтанами полетит вверх исковерканная взрывами земля, нелепые грязные горы переработанной земли — отвалы заполнят долины и вместо дикого очарования этих тихих, пустынных мест здесь будет шум, суета и бестолковщина. В эту минуту я особенно ясно почувствовал смысл фразы, которую слышал в прошлом году от старика якута в устье Эелика: «Однако в тайге скучно становится, шибко много народу стало».
Но это были мимолетные минорные настроения, навеянные прощанием с Эмтыгеем, тем Эмтыгеем, который я знал, который был мне так мил и дорог и которого я уже никогда не увижу прежним. Не
Наступило утро 19 сентября, ясное, тихое, безоблачное, но уж зато и морозное сверх всякой меры. Долго вчера сидел я, глядя вдаль. Ночью долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок, а перед глазами проходили этапы нашей работы, наши большие и малые радости в том маленьком, замкнутом мирке, который окружал нас в течение целых пяти месяцев.
Мы быстро позавтракали, взвалили на плечи рюкзаки и зашагали по направлению к обжитым местам. Через три часа мы уже были на устье Эмтыгея.
После тишины маршрутов пришлось сразу окунуться в суетливый хаос последних сборов. И вот все готово. У берега Аян-Юряха колышется на воде флотилия добротных, солидных, крепко сколоченных плотов — целых восемь штук. На шести плотах разместилось по три человека, на двух — по четыре. На одном плоту со мной едут Светлов и неизменный Иван Иванович. Очень хотелось взять с собой Алексея Николаевича, но людей, знакомых со сплавом, у нас мало, а на каждый плот необходимо поставить капитаном человека, который уже прошел этот искус. Поэтому Успенскому, к его крайнему неудовольствию, пришлось принять командование одной из наших боевых единиц.
День 20 сентября прошел в последних сборах: распределение людей и грузов так, чтобы каждый плот был загружен более или менее равномерно, упаковка, учет — вообще всяких хозяйственных забот было, как всегда, более чем достаточно. К вечеру все было полностью подготовлено к отъезду.
В этот день с раннего утра началось паломничество живущих на устье Эмтыгея якутов с женами, чадами и домочадцами. Гости пришли с подарками и пожеланиями доброго пути. В качестве даров нам были вручены копченые хариусы, молоко, сливки и «сорога» — нечто сметанно-кислое и очень вкусное.
Мы в свою очередь угощали их чаем, «соской», сластями. Многочисленная чумазая детвора сперва робко жалась к своим мамашам, не решаясь подходить к страшным «нючча», и поднимала неистовый рев при попытке кого-либо из нас поближе познакомиться с ними. Однако, после того как юное поколение основательно поработало над печеньем, консервированным молоком, шоколадом и конфетами, оно пришло к заключению, что «нючча» не так уж страшны, и знакомство стало постепенно завязываться.
В общем жизнь кипела вовсю, и традиционная «отвальная» была оформлена по всем правилам полевых традиций. Опять в воздухе звенели украинские песни, гудела от неистового пляса земля — мастера самодеятельности показывали свое искусство.
Утром 21 сентября мы распростились с радушными обитателями Эмтыгея и наша флотилия весело заскользила по быстрым зеленоватым водам Аян-Юряха.
Обратный путь
К сожалению, первый день плавания закончился потерей одного из плотов. Случилось неслыханное в истории речного плавания событие: на «ровном месте» опрокинулся плот, чуть не погубив команду и причинив нам довольно крупный материальный ущерб.
Это печальное событие произошло часа в четыре дня. Стояла ясная, холодная, солнечная, довольно тихая погода. Мой плот плыл впереди, медленно скользя по воде. Остальные с интервалами сто – сто пятьдесят метров длинной, растянувшейся цепочкой следовали сзади. Впереди показался небольшой островок, заваленный корягами, бревнами и прочим лесным хламом, скопления которого образовали своеобразный, далеко выдающийся узкий мыс; возле него бурлила и пенилась вода. Около острова русло Аян-Юряха разветвлялось на две почти равные протоки и скорость течения быстро возрастала. Мы завернули в одну из проток и вихрем промчались мимо хаотического нагромождения древесной завали. Островок остался позади, но следующих за нами плотов не было видно. Пришлось прибиться к берегу и сделать остановку. И вдруг мы увидели, что мимо нас, медленно покачиваясь, плывет один из наших плотов, позорно перевернувшись вверх «брюхом».