На Золотой Колыме. Воспоминания геолога
Шрифт:
Километры сменялись километрами, и вот впереди показался могучий красавец хребет Аначик с острыми гордыми шпилями своих лучезарных вершин. Здесь я, как говорит Иван Иванович, немного «подзашел», отдав распоряжение остановиться на ночлег в месте, недалеко от которого, по моим, как оказалось, ошибочным расчетам, должна была находиться юрта нашего знакомого Винокурова (в прошлом году, проплывая мимо, мы у него купили бычка).
Пока устанавливали палатки, я и Успенский отправились к старому знакомому. Долго искали мы его хату на слишком широкой сангаталонской улице, но так и не могли найти. Проклятая хата как сквозь землю провалилась.
Наше появление в сумерках вызвало настоящую панику: собаки лаяли, быки и коровы, задрав хвосты, испуганно умчались куда-то в сторону, обитатели хатона то выбегали из него, то вновь прятались внутрь. Когда мы зашли в помещение, нас встретила перепуганная якутка, которая в ответ на наше приветствие молча протянула трясущуюся руку. В углу пронзительно завывали ребятишки. А снаружи в это время к дому с берданкой в руках подкрадывался сам хозяин, который был несказанно обрадован, когда я его назвал по имени и отчеству.
В общем все обошлось к обоюдному удовольствию. Оказалось, что нас приняли сначала за беглецов.
Мы напились чаю, угостились свежей сметаной, всласть поговорили и в призрачном лунном полумраке отправились к себе в лагерь.
На следующий день, проплывая мимо, мы вновь заглянули к гостеприимным хозяевам и, одарив их кое-какой мелочью, расплатились за вчерашний радушный прием.
2 октября мы добрались до порогов. Погода стояла сносная. Небо, правда, было затянуто сплошной пеленой низких темных туч, а сверху то и дело сыпалась какая-то дрянь — не то крупа, не то снег, но было тихо, а это уже хорошо.
С утра мы деятельно стали готовиться к предстоящей встрече с порогами. Вещи были особенно тщательно укутаны и увязаны, все еще и еще раз были проинструктированы, как вести себя на порогах: не смущаться шумом и размерами волн и храбро лезть в пасть клокочущих валов, ни в коем случае не пытаясь обойти их стороной, так как это очень опасно.
Там, где в фарватере бурлит и клокочет вода, по существу никакой опасности нет, разве что шлепнет, тебя увесистой холодной волной по животу или по мягкому месту, в зависимости от того, на носу или на корме ты стоишь, — вот и все. В стороне же от фарватера, где как будто тише, неглубоко под водой скрыты громады гранитных глыб, которые могут причинить большие неприятности. Мне уже два раза приходилось проплывать эти пороги, поэтому я смог подробно рассказать о них и успокоить тех, кто был напуган рассказами разошедшихся очевидцев.
Наконец мы поплыли. На флагманском судне ехал я со Светловым и Иваном Ивановичем, которые стояли на кормовом весле. Вместе с нами ехал в качестве пассажира Флеров, которому было поручено передавать мою команду кормщикам.
И вот мы окунулись в кипящий хаос валов первого порога, который слегка окатил нас доброй порцией холодной воды. Пролетев по валам с быстротой скорого поезда, мы выбрались на спокойную воду. Отсюда можно любоваться, как переходят через порог остальные плоты. Видно было, как плот, подойдя к порогу, исчезает, выныривает, вновь исчезает в буйном вихре волн и потом окончательно появляется на поверхности.
Первый порог все плоты прошли благополучно. Промелькнул второй порог — опять все в порядке. Впереди закувыркались, загрохотали волны третьего порога, и когда, миновав его, мы оглянулись, то увидели, как один из плотов, неестественно покосившись,
Картина открылась невеселая. На расстоянии, десяти-пятнадцати метров от берега, прижатый течением к огромному камню под углом тридцать градусов, неподвижно стоял плот. Один его конец был погружен в воду, другой повис в воздухе. Вокруг бурлила и пенилась вода, перехлестывая через плот и пенистыми струями стекая через его висящий в воздухе край. На плоту по колено в воде — три жалкие фигуры смертельно перепуганных людей.
Одна из них, судя по всклокоченной рыжей бороде, несомненно, принадлежала Алексею Николаевичу. Он, как видно, решил «схитрить», не желая подмокнуть в мощных валах основного русла, отвернул немного в сторону от главной струи и, конечно, налетел на камень. Хорошо еще, что взятая нами на вооружение система плотов «на шкантах» гарантирует целость плота. Будь он на кольцах, вероятно, и от него, и от команды ничего бы не осталось. Однако и сейчас команда чувствовала себя более чем неважно. Лица, позы, жестикуляция выражали такое безнадежное отчаяние и растерянность, что, если бы не злость, которая пересиливала все остальные чувства, я был бы готов от души пожалеть бедняг.
С плота несколько раз пытались перебросить стоящим на берегу веревку, но она была коротка и до берега не доставала.
На полпути между берегом и плотом из-под воды слегка выступала сглаженная поверхность огромной гранитной глыбы. На эту глыбу мы с трудом перебросили большую жердину, по которой я перебрался на нее, едва не кувыркнувшись в воду. За мной последовали Глуханюк и Светлов. Отсюда до плота оставалось около семи метров, и пострадавшие после неоднократных попыток наконец перебросили нам с плота веревку.
Ну ладно, веревка у нас в руках, а что делать дальше? Мы попробовали сдвинуть плот — куда там, и думать нечего, он словно прикипел к камню. А команда плота совсем очумела. Бывают у людей такие минуты, когда они буквально голову теряют. Им, вероятно, чудилось, что плот вот-вот развалится и они будут унесены волнами. Кое-как мы поняли (слов из-за рева воды не было слышно), что они умоляют нас перетащить их на берег.
Мы изо всех сил натянули веревку, и один из пострадавших ухватился за нее, соскользнул в воду и с искаженной от страха и холода физиономией, болтая в воде ногами, которые течение сразу отнесло в сторону и поставило почти горизонтально, перехватываясь руками по веревке, наконец добрался до нас. За ним таким же путем перетащили другого.
Ребята, стоявшие на берегу, успели за это время перекинуть на нашу глыбу еще одну жердину, так что получилось нечто вроде жиденького мостика, по которому потерпевшие кое-как добрались до берега.
На плоту остался только капитан. Лицо его выражало полное отчаяние, взгляд был какой-то дикий, бессмысленный, движения растерянные, некоординированные: то наденет, то снимет полушубок, то отвяжет, то привяжет свою полевую сумку, то мечется по плоту, то застынет на месте. Вдруг, махнув рукой (пропади оно все пропадом!), Алексей Николаевич схватился за веревку и по примеру своей команды бултыхнулся в воду. Тяжеленько пришлось ему. Видно было, как он, напрягая все силы, еле-еле перебирал руками, медленно продвигаясь вперед. Около глыбы, на которой мы находились, руки старика разжались, и его чуть не унесло. Мы едва-едва успели схватить его и вытащить.