На Золотой Колыме. Воспоминания геолога
Шрифт:
Приехал он на трех русских лошадях, также непривычных к местной тяжелой обстановке. Ночью выпал сантиметров на двадцать снег, и в то время как наши якутские лошадки бодро шныряют между кустами, наполняя свои желудки охапками желтой травы, их русские собратья стоят, понурив головы, равнодушные ко всему на свете.
Конюх Некипелова, молодой широкоскулый малый, торопит его с отъездом. Тот и сам не прочь выехать, но уж очень плоха погода — непрерывный мокрый снег и холодный пронизывающий ветер.
10 сентября погода изменилась к лучшему. Мокрый снег перестал идти. Показалось солнце. Мы попрощались с Некипеловым. Он
Мы бы с удовольствием последовали за Некипеловым, но у нас было слишком много груза.
В ближайшее время нам предстояло в несколько приемов перебросить наше имущество на устье Эмтыгея. Ответственность за это мероприятие была возложена на Володю Светлова, с которым мы детально, до мелочей разработали план эвакуации партии.
Успенскому не улыбалась перспектива возиться с грузами и лошадьми, и он настойчиво просил дать ему «фронт работ». Мы договорились, что он отправится в верховья Аркагалы проконтролировать работу Лукича. Со свойственной ему тщательностью и добросовестностью Успенский принялся за работу.
К чести Лукича надо отметить, что его данные мало чем отличались от полученных Алексеем Николаевичем. Все же Лукич допустил ошибку, которая пятном легла на его совесть. Он прошел мимо маленького двухкилометрового притока Аркагалы, не опробовав его. Успенский получил в нем пробы с хорошим золотом. Впоследствии на этом ключе, который Успенский назвал Забытым, был организован прииск, давший немало драгоценного металла. Этот случай показывает, насколько внимательно надо относиться к каждой «мелочи» во время полевых работ.
Оставив Светлова, заниматься хозяйственными делами, я решил и оставшееся время провести еще несколько маршрутов. В частности, надо было уточнить характер залегания наиболее молодых в нашем районе изверженных пород, встреченных в нижнем течении Мяунджи. В отличие от более древних гранитов они застывали не на глубине, а на земной поверхности. Это так называемые эффузивы — андезиты и базальты, излившиеся на поверхность в южной части крупного разлома в земной коре. Вдоль этого разлома, к которому приурочена долина Аркагалы, происходило опускание отдельных блоков горных пород. В узких опущенных участках, так называемых грабенах, и происходило накопление угленосных пород. Опускание шло периодами, то усиливаясь, то прекращаясь. В периоды покоя в застойных водоемах на дне грабенов буйно развивалась пышная растительность, из которой впоследствии образовался уголь. В периоды опусканий в образовавшиеся провалы с окрестных возвышенностей сносился обломочный материал, погребавший под собой скопления растительности.
Этот разлом образовался уже после того, как в окружающие осадочные породы внедрились граниты и многочисленные дайки изверженных пород, обусловившие развитие золотоносности в этом районе. В других районах угленосные отложения слагают большие площади, здесь же они образовали длинную узкую полосу среди более древних золотовмещающих пород. Это своего рода «угольный рубец» на «золотом теле». Вот почему в бассейне Эмтыгея мирно уживаются рядом уголь и золото.
После прошедших
Днем в хорошую, ясную погоду, когда с неба ласково светит солнце, работать даже приятно. Но стоит только набежать тучке, как тебя начинают пронизывать струйки ледяного холода, от которого не спасает и телогрейка. Да и как не быть холоду, когда гранитные массивы надели нарядные белые рубахи и ослепительно сверкают на солнце. И не только массивы — даже на обыкновенных невысоких сопках повсюду белеют пятна свежего снега, которые теперь уже не исчезнут.
Осенняя прохлада отразилась на наших аппетитах, и ужин теперь приходится варить в двух котелках.
Природа вокруг нас катастрофически быстро увядает. Невольно вспоминаются уэллсовские «Первые люди на Луне», когда на глазах одного из героев, Бедфорда, съеживаются и осыпаются листья, надвигается мрак и холод лунной ночи, причем все это происходит с быстротой, которую Уэллс сравнивает с движением ртутного столбика в термометре.
Вокруг все желто. Ни единого зеленого дерева не видно среди этого желтого мира, и как совсем недавно среди густой зелени резко выделялись отдельные желтые деревья, так сейчас среди желтизны то там, то здесь бросаются в глаза темные скелеты деревьев, сбросивших с себя последние следы летней одежды. Кустарник уже давно осыпался, трава высохла и побурела. Съежились, сморщились лиловые ягоды сочной когда-то голубики, осыпалась смородина, и только брусника да клюква чувствуют себя прекрасно среди этого всеобщего отмирания.
Хариусы давно перекочевали в низовья Эмтыгея, и тщетно приглядывается Иван Иванович к глубоким омуткам, где летом весело резвилась рыбешка, тщетно бросает в «мировые» места кузнечиков — пусто и безжизненно там, и кузнечик, проплыв по струйке и покружившись в омутке, благополучно выбирается на берег, чтобы в ближайшем будущем естественным образом прекратить свое существование.
По воде густой желтой массой плывут скопления хвои, которая полосками откладывается на косах и отмелях.
Только кусты кедрового стланика гордо зеленеют на склонах и вершинах сопок, но, увы, кедровых орешков уже не отведаешь. Все шишки тщательно вышелушены кедровками, белками, бурундуками и геологами, и только кучи пустой скорлупы да остовы выпотрошенных шишек, битой посудой валяющиеся под каждым кустом, напоминают о днях роскошных пиршеств.
Куропатки сменили свое невзрачное серое оперение на белый наряд и стараются держаться поближе к снежным пятнам. Только они одни изредка разнообразят наше меню.
Прощание с Эмтыгеем
18 сентября наступил последний вечер пребывания в милой сердцу таежной обстановке. Этот прощальный вечер мы провели на берегу Эмтыгея, километрах в десяти от устья. Там нас уже ждала вся партия. Детали обратной дороги давно были обдуманы, план эвакуации разработан до мелочей, намечено и количество плотов, и их размеры, и, что особенно важно, их конструкция.