Набат. Агатовый перстень

Шевердин Михаил Иванович

— Да это Жаннат! Какими судьбами ты попала сюда?

— Освободите меня, командир! Наконец... Я рада... товарищ Гриневич, как я рада, — всхлипывала Жаннат, и слезы счастья обильно лились из глаз.

Но она поняла с двух слов, что не её спасал Гряневич, а она должна помочь ему, может быть, спасти его. Жаннат крикнула:

— Гупсары?! — и она совсем по-детски приложила палец ко рту. — А я знаю... Они есть... в кладовой.

Откуда энергия взялась у этой только что беспомощ­ной пленницы?! Она распоряжалась людьми Алакула-упыря, точно они всегда состояли у неё в подчинении. Она приказывала им, гоняла как мальчишек. Достали фона­ри. На палки намотали тряпки, обмакнули в конопляное масло, и вот уже запылали факелы. Заставили Фариду притащить ключ от винтового замка. Едва открыли дверь амбара, а уже Жаннат разбрасывала собственно­ручно всякий хлам, старые кошмы, утварь, и куча людей помогала ей, заразившись её азартом. Даже Фарида, яростно плюясь и проклиная кого-то, искала эти гупсары.

— Скорее! Скорее! — звенел голос Жаннат. Наконец гупсары нашлись.

Все побежали из кишлака вниз. Впереди бежала Жаннат. Волосы у неё растрепались и светящимся оре­олом окружили оживлённое, разгоревшееся личико. В одной руке она держала факел, в другой — тяжёлую не­уклюжую козлиную шкуру.

— Сейчас, сейчас! Мы уплывём с командиром, — при­говаривала она. — Товарищ Гриневич, мы уплывём?! Как хорошо, что вы приехали... Скорей!

Она не обращала внимания ни на головокружитель­ную крутизну тропинки, ни на катящиеся у неё из-под ног гальки и щебенку, ни на то, что она может сорвать­ся и разбиться о камни. Она легко прыгала по выби­тым в скале ступенькам всё ниже, и пламя её факела металось в темноте, освещая лица спешивших за ней людей.

С трудом поспевали за ней Гриневич и Кузьма, таща под уздцы упрямящихся, фыркающих коней. Гудела сзади толпа ширгузян, желающих помочь переправе.

Все приготовления на берегу шли в ужасной сумато­хе и неразберихе. И надо сказать, что здесь Жаннат не столько помогала, сколько мешала. Она так радовалась своему избавлению, так восторженно переживала появ­ление старого друга Гриневича, что не могла говорить, а только смеялась и все восклицала:

— Приехали! Приехали!

Старик-паромщик отобрал у нее гупсар и стал наду­вать его через одну из ножек.

— Не годится! — сказал он отдуваясь.

— Как негодится?! Такой хороший гупсар и не годится, — воскликнула горестно Жаннат. — Зачем же я его тащила, он такой тяжёлый!

— Не надо было тащить, — ворчливо заметил паром­щик, — не видишь, разрезан... Какой-то проклятый его разрезал.

— Давайте другие гупсары, — приказал Кузьма.

Но и другие гупсары оказались не лучше. Чья-то вражеская рука порезала их все, и для того, чтобы за­шить их, понадобились бы многие часы.

Бурно реагировала на это открытие Жаннат. Она горько рыдала. Трагичен оказался переход от радости к отчаянию.

— Я переправлюсь верхом, Кузьма, — решительно сказал Гриневич, — ничего не остается.

— Нельзя, Лексей Панфилыч, коня снесёт в тру­бу... Слышь, как шумит? Там хона!

— Болтаешь!

— Зачем, не через такие реки в Саянах переправлять­ся приходилось.

Действительно, до места, где они стояли, доносился рёв реки, беснующейся в узкой горловине.

— Чёрт бы побрал эту темноту, — проговорил Грине­вич, — при свете всё же легче. Кузьма, оставляю Жан­нат на тебя, выбирайся с ней...

Он вскочил в седло и двинулся к воде, но тут прои­зошло то, чего комбриг не мог предвидеть. Горцы стали стеной перед ним и враждебно загудели. Больше всех кричал паромщик.

— Нельзя! Погибнешь! Река съест!..

— Дайте дорогу!

Но толпа не шевельнулась.

— Пустите! А не то...

Но и угрозы не помогали.

Тогда Гриневич поднял коня на дыбы, чтобы обрушиться на стоящих стеной шургузцев.

Дико зазвенел над рекой вопль отчаяния Жаннат.

— Не пускайте его!

— Стой, командир!

Запыхавшись, по тропинке спускался Шукур-батрак, Он волок тяжёлые шкуры.

— Нашёл! Нашёл! — радостно кричал он. Оказывается, у какого-то дяди Вахгба ему удалось обнаружить два неповрежденных гупсарм. Толпа при­ветствовала Шукупа-батрака восторженным воем.

От радости Жаннат бросилась на шею Гриневичу и при всех расцеловала его, чем вовлекла комбрига в немалое смущение...

— Видите, вот видите! — бормотала она невразуми­тельно, и глаза её сияли. Она понукала Шукура и пере­возчика, хоть в том и не было никакой нужды. Гупсары оказались надутыми буквально за несколько минут. Их сцепили ремнями и верёвками и спустили на воду. Они, точно толстые пузатые свиньи, прыгали в красных от­светах огней, по холодной, безумно мечущейся во тьме чёрной воде.

С сомнением глянул на зыбкое подобие плота Грине-вич.

— Да они и одного человека не выдержат, эти гуп­сары, — проговорил Гриневич. — А у нас ещё винтов­ки, пулемёт, диски.

— Да, — сказал перевозчик, — командир один са­дись, я помогать буду.

— Нет, — закричал Шукур-батрак, — я переправлю командира.

— А если ещё одного взять? — спросил Гриневич.

— Нельзя.

— Тогда, — проговорил Гриневич, — переправим Жан­нат. — А вдруг на той стороне басмачи?! — с тревогой перебил он сам себя. — Нет, переправлюсь я первый. Шукур, ты сможешь переплыть за ними?

— Да, командир, — Шукур-батрак показал в ослепи­тельной улыбке свои зубы. — Конечно, командир... Садись, командир...

— Кузьма, смотри тут в оба...

— Слушаюсь, Лексей Панфилыч.

Переправлялись при неверном свете звезд... Гупсары, как и предполагал Гриневич, продавились под тяжестью его и Шукура, и они лежали наполовину в ледяной воде, В чернильной тьме трудно было даже понять, движется зыбкий плот или стоит на месте. Только временами звёз­ды исчезали за какими-то тёмными тенями и становилось понятно, что стремнина мчит их куда-то в неведомое. Всё громче, всё грознее шумела река на камнях, а Шукуру-батраку никак не удавалось нащупать ногами от­мель. Но тут из-за чёрного края горы выскользнула лу­на и закачалась над каменным уступом. Гриневич понял: это струи воды швыряют и качают гупсар. Засеребри­лась плещущаяся, вся в белых барашках водная полоса, упирающаяся в приречные тёмные скалы, под которыми светилась блестящая полоска бурунов. Рёв приближался.

— Великий бог! — пробормотал в воде Шукур. Он уже совсем сполз с гупсара и, напрягаясь, плыл, толкая его из стремнины.

Плот завертелся на месте, и Гриневич схватился од­ной рукой за ремень. Другой он прижимал к себе пуле­мет и диски. Что он думал в тот момент, он не помнит. Все физические, все душевные силы он употреблял на то, чтобы удержаться на плоту и не растерять оружия. При­вело его в себя только то, что за гупсаром выплыла голо­ва коня, и лошадиный глаз, большой и блестящий, смот­рел на него спокойно, благодушно.