Набат. Агатовый перстень

Шевердин Михаил Иванович

Усталые, голодные бойцы приветствовали слова Ала­ярбека Даниарбека оживлёнными возгласами. Действи­тельно, отряд три дня не выходил из боя, и у всех из­рядно подтянуло животы. Кое-кто при словах Алаяр­бека Даниарбека сглотнул слюну в ожидании чего-то вкусного, хотя большинство из них первый раз слыша­ло такое странное название: Мам-пар! Когда у Алаяр­бека Даниарбека разыгрывалось гастрономическое во­ображение, он призывал к себе на помощь одного из бойцов, имя которого никто не знал, но которого за неумеренную болтливость называли испокон веков не­сколько искажённым русским словом — Ярманка.

— Ярманка! — позвал Алаярбек Даниарбек, усев­шись важно на уступленное ему охотно самое почётное место.

— Ляббай? — боец выглянул из-за лошадей. — Мои поступки зависят от ваших слов.

— Хочу ужинать!

Ярманка поскреб бритый череп и посмотрел на пото­лок:

— Времена, увы, такие. Ужина нет, ничего нет,

— Чепуха! Ярманка!

— Что угодно?

— Соль у нас есть?

— Есть.

— Красный перец есть?

— Есть.

— Тмин есть?

— Есть.

— Вода есть?

— Есть, плохая, болотная, но есть.

— А ты болтаешь, что нет ничего? Эх, Ярманка, Ярманка.

— Но разве из соли, воды, перца, тмина ужин сго­товишь?

— А если взять её и добавить волшебной степной травки трёх сортов?

— Но травка не насыщает.

— А если найти у здешних дехкан немного муки?

— Трудно, но попытаюсь.

— А если купить маслица и сальца, а?

— Трудновато.

— А если найти баранинки, а?

— Совсем невозможно. За расписку баранов здесь кишлачники не дадут. Не доверяют.

— Эх, Ярманка, Ярманка, голова ты пустая. Да разве мы энверовские воины ислама какие-нибудь, разве мы грабители?!

Алаярбек Даниарбек медленно полез за поясной пла­ток, вытащил размером с торбу матерчатый кошелек, встряхнул его и прислушался. Все услышали звон.

Засунув руку глубоко в кошелек, Алаярбек Даниар­бек нарочно долго шарил в нем. И когда любопытство накалилось до предела, он с ловкостью фокусника из­влёк пачку денег.

— О, — вздохнул Ярманка.

Мгновенно Ярманка склонился в полном поклоне.

— Лови, эй ты, золотопоклонник! — закричал Алаяр­бек Даниарбек. Теперь, надеюсь, ты не заставишь нас ждать?

Ярманка мгновенно исчез. За ним побежало несколь­ко бойцов. Диалог Алаярбека Даниарбека с Ярманкой все слушали с возрастающим интересом. Усталость, уныние как рукой сняло.

Тем временем Алаярбек Даниарбек исчез на несколь­ко минут и появился с пучком душистых трав. Он уже снял халат, засучил рукава камзола, извлёк нож, поло­жил «перед собой доску и быстро-быстро застучал, на­резая появившуюся словно из-под земли жёлтую мор­ковь...

А вот уже прибежал Ярманка с мешком. Заблеяли пригнанные бойцами бараны. Запылал огонь в очаге, зашипело что-то, забулькало в котле. Защекотало ноздри приятными запахами!

Ни секунды не находит покоя Алаярбек Даниарбек. То нож в его руке мелькает с мясниковой ловкостью и быстротой в туше свежуемого барана, то он бежит к котлам, ворочает в них большой железной шумовкой, то снова кидается к своей доске, где растет гора наре­занного лука, мяса, сала.

Своим примером он заражает окружающих. Даже раненые и больные стараются помочь. Из степи тащат колючку, в тугае собирают валежник. Носят воду в глиняных хумах. Кто-то вытащил дутар и затянул пес­ню. А над лагерем гремит голос Алаярбека Даниарбека:

— Ярманка, тесто!

— Ярманка, пожарче огонь!

Словом, Ярманка — туда, Ярманка — сюда.

И Ярманка, потный, красный, но полный энтузиазма, старается вовсю.

Снял рубаху Алаярбек Даниарбек. Мускулистая ру­ка уже растягивает упругое, точно резиновое, тесто. Жгут, толщиной с баранью ляжку, ходит, играет, пре­вращается в два жгута потоньше, а вот уже четыре, а там уже шестнадцать. Пот течёт по лицу, по плечам, по груди...

Алаярбек Даниарбек путешествовал когда-то в стра­не уйгур, и он в совершенстве умеет приготавливать лапшу по-уйгурски, не нарезая ее, как всюду во всем мире, а растягивая тесто, как это делают в Кашгаре и Урумчи. Ярманка тоже умеет делать лапшу. Бешено ра­ботая, Алаярбек Даниарбек и Ярманка умудряются наготовить достаточно лапши на весь отряд к моменту, когда мясо с луком, со всяческими специями, аппетитно поджарено. Картинно Алаярбек Даниарбек бросает а казаны морковь, и она сверкает золотом в свете костров.

— О ленивейший из лентяев, где же лапша? — вопит Алаярбек Даниарбек.

Но упрек совсем несправедлив. На своих могучих руках Ярманка растягивает целую сетку из тончайших полосок лапши, великолепной, замечательной лапши.

— Вари скорей, а то поздно!..

Глаза Алаярбека Даниарбека горят, он мечется, кричит, бегает от котла к котлу. Проклинает, клянётся чильтанами и дьяволами, торопит Ярманку.

— Блюда! Где блюда? Где миски? Эй вы, сонные суслики, бегите за мисками.

И здесь он начинает колдовать в свете красного пламени, в дыму, в столбах вкусного пара.

Густой, коричневый пахучий соус он накладывает на дно глиняных глубоких блюд и мисок, за ним наре­занную короткими кусочками лапшу, затем снова под­ливает острейшей приправы, опять кладёт слой лапши. И всё у него не расплывается, не разлезается, а выра­стает на блюдах горкой, дразнящей язык и нёбо и вы­зывающей потоки слюны.

И вот Алаярбек Даниарбек, одетый, снова сидит на почетном месте, а Ярманка льет ему на руки тонкой струйкой воду из медного кувшина с длинным изогну­тым лебединой шеей носиком и протягивает платок, грязный-прегрязный. Как ни в чем не бывало Алаярбек Даниарбек жестом приглашает к блюду Файзи, Юнуса, доктора, бойцов и во всеуслышание объявляет: «Пожа­луйте, пища готова!»

И всё это за совсем небольшой промежуток времени. Даже вечерняя звезда не успела закатиться, хотя на изготовление одной только лапши и силачу понадоби­лось бы часа два-три.

— Мам-пар, кушанье уйгурских ханов! — воскли­цает Алаярбек Даниарбек, протянув пригласительным жестом к соблазнительной горе яств руки. — Божествен­ный вкус! Такого не едал и сам наш пророк Мухаммед, да произносят имя его с почтительностью!

И хоть слова Алаярбека Даниарбека очень смахива­ют на богохульство, но все едят мам-пар с величайшим наслаждением, и в их числе подсевший к бойцам насто­ятель местной мечети, потому что кушанье, действитель­но, уда-лось на славу. Лапша тает во рту, кусочки бара­нины сладки и в то же время обжигающи, вязкая жид­кость, в которой купаются лапша и мясо, до того остра, что во рту, в желудке всё пылает, аппетит разыгры­вается, и хочется есть и есть мам-пар ещё и ещё...