Набат. Книга вторая. Агатовый перстень

Шевердин Михаил Иванович

— Что «только»? — спросил один из слушателей.

— Только забыл Ишмат свою уловку, стал он перед беком в дарёном халате похаживать, да выкручиваться, да своей должностью похваляться. Совсем расхрабрился Ишмат. Да и чего ему бояться: жизнь беку спас, ха­лат на плечи получил, советником бека стал, привык к почёту и милостям. Только не увидал пользы Ишмат. Милость владыки жалит, как оса. Затеял бек войну с соседями. И вот весь хлеб, всё имущество, всю зем­лю пришлось Ишмату отдать беку в казну, залог на священную войну... Ну как, хорошая

сказка? — спро­сил Алаярбек Даниарбек. — А?.. Что же вы мол­чите?

Но слушатели так ничего и не сказали, понравилась ли им сказка. По одному, по два поднялись они молча и так же молча ушли. Проходя мимо Петра Ивановича, они униженно кланялись: всё же это хаким самого Ибрагимбека.

Поговорить Петру Ивановичу по душам с Алаярбеком Даниарбеком не удалось. Избитые палками басма­чи остались в конюшне.

Подойдя, точно невзначай, к доктору, Алаярбек Даниарбек шепнул: «Осторожность». И стал с нарочи­тым интересом разглядывать дарёного коня.

— Хороших статей конь, а? — спросил доктор, хотя, конечно, ему хотелось задать совсем другой вопрос.

Но Алаярбек Даниарбек выразил крайнее недоволь­ство.

— Смотри, доктор, у коня чёрная полоса на хребте. Такой конь принесёт несчастье. Ты обязательно упадёшь с него.

— Упаду, так поднимусь.

— Нет, лучше продай его.

— Кому? — удивился доктор.

— Хотя бы мне, — выпалил Алаярбек Даниарбек.

— Ого, вы разбогатели? У вас много денег?

— О, мы разбогатели и... можем помочь друзьям, — не совсем логично добавил он.

Только позже удалось им встретиться без назойли­вых свидетелей. Доктор смог убедиться, что Алаярбек Даниарбек далёк от намерения стать басмачом и горит желанием ему помочь. Надежда зажглась с новой силой. До сих пор доктор намеревался подкупить Кривого, теперь совместно с Алаярбеком Даниарбеком они за­думали другое.

Весь следующий день доктор метался, стараясь уви­деть или хотя бы передать записку Жаннат. Но Алаяр­бек Даниарбек исчез, точно сквозь землю провалился, а женщины, когда Пётр Иванович приближался к воротам женской половины, закутывали лица камзолами и с хихиканием ускользали. Пётр Иванович стоял около створок ворот, смотрел на гнилые трухлявые доски и слышал тихое: «Коч! Убирайся!» Тогда Пётр Иванович начинал бродить в стороне около конюшен, и когда из ворот снова показались женщины, полные любопыт­ства, он снова тел к ним, но оставался с тем же резуль­татом. Так повторялось много раз.

Поведение Петра Ивановича было замечено. Но Ибрагимбек, далёкий от истины, истолковал его со свойственной ему грубостью: «К бабам тянет... Смотри у меня, там мои жены, а я петух драчливый. Затеешь шашни, узнаю. Даже жеребец степной смирнее, чем я. Ой, свирепый!» Он стукнул себя в грудь и издал подо­бие ржания. Он тут же расхохотался и поспешил уте­шить, как он выражался, своего «великого табиба».

— Подожди, зятя халифа поженим, а тогда и тебе подыщу девку, хочешь из наших локаек? Зад у наших девок побольше, чем курдюк у гиссарских баранов, а?

Вообще Пётр Иванович замечал, что понятие жен­ской красоты у Ибрагимбека измерялось, главным обра­зом, весом красивицы, и особенно пышностью её бедер.

Затащив к себе в михманхану доктора, Ибрагимбек хитро прищурился.

— Ну, ты обещал мне найти лекарство, чёрное лекарство, а? Нашёл?

— Нашёл.

Потирая руки и хихикая, Ибрагимбек продолжал:

— Дадим его красавице, а? Когда свадьбу сыграем, пусть носит с собой и подсыпает Энвербею утром и ве­чером, а? Здорово придумано, а?

Радость обожгла Петра Ивановича. Вот удобный момент.

Едва сдерживая бурю волнения в груди, он прогово­рил:

— Позови эту женщину. Вот лекарство, — он стал лихорадочно шарить в своей аптечке. — Надо ей объя­снить...

— Сейчас. Эй, Кривой! — Но совершенно необъясни­мый зигзаг в мыслях Ибрагимбека принёс Петру Ивано­вичу полное разочарование. Он думал, что сейчас увидит Жаннат, но Ибрагимбек вдруг спросил:

— Это зачем же её, мусульманку, звать, а?

— Я... я хотел объяснить.

— Ого, вон ты какой... этого-того… хитрец. Давай лекарство. Я сам объясню. — В маленьких глазках Ибрагимбека Пётр Иванович прочитал подозрение.

«Боже, что делать? — размышлял доктор. — Или дать настоящий яд. Пусть отправится он ко всем чертям. Вот выход! Жаннат будет спасена. Но... отравить. Что я, средневековый отравитель, что ли? Тошно! Нельзя. А Жаннат... Она... Если бы она пришла, можно было бы посоветоваться, а сейчас... Нет. Один Ибрагимбек выиграет. Без сомнения, если Энвер умрет, он тут же выдаст виновников. Сохранит лицо. Ещё урвёт кое-что для славы и почёта, а Жаннат... Можно представить только, что они сделают с Жаннат. Нет, надо отговорить его... Надо, чтобы Жаннат не коснулось подозрение... Ни в коем случае нельзя, чтобы она давала яд... Где же вы­ход?»

— Я не могу дать женщине в руки чёрное лекар­ство, — произнёс он вслух, — женщина не сумеет...

— Что? — рыкнул Ибрагимбек. — Смотри, ты теря­ешь мое благоволение, урус.

— Сделай меня табибом зятя халифа, скажи ему, что я великий доктор, лечу от всех болезней. Если я ока­жусь при нём, не пройдет и недели, как эфенди ока­жется под райскими кущами в объятиях девственных гурий.

— Дал бы бог поскорее. Но он не согласится тебя приблизить. Он хитрый, хитрее меня.

— Попробуй.

— Если ему только посоветовать, он сразу заподоз­рит что-то. Нет, дадим ей лекарство. Ну, пожалуйста.

Заискивая, Ибрагимбек совсем изменил тон. Он так хотел получить чёрное лекарство, которое помогло бы отправиться его сопернику в райскую обитель, что не мог сидеть на месте, ёрзал на ковре от нетерпения, вздыхал, охал, бормотал просьбы, переходил к угрозам, снова умолял, опять грозил.

В отчаянии Пётр Иванович взял из аптечки снотвор­ные порошки и сунул в руки Ибрагимбеку.