Набат
Шрифт:
— Какими силами коммунисты собирались свершить акцию?
— Посмотрите внимательно во-он на того джентльмена, — остановил пленку Гуртовой.
— Мастачный! — сразу узнал Судских. — Жук колорадский!
— А этого узнаете?
— Шумайло, как не узнать…
— Его неожиданная смерть смешала карты заговорщикам, заставила их внести коррективы в планы переворота.
— Сейчас там Бехтеренко.
— Это особый случай. Просто усыпили вашу бдительность. Бехтеренко принял кремлевскую гвардию, которую подбирал Шумайло. Пока действия Бехтеренко не идут вразрез с планами коммунистов.
— Да, — почувствовал досаду Судских, — министр обороны.
— Как видите, все сходится. Армия контролирует расправу.
— А чернорубашечники? Фашизм — будущее России?
— А в какой цвет их одеть для отличия? В красный? Белый? «Семнадцать мгновений весны» у нас так любят вовсе не за подвиги Штирлица — Исаева — Тихонова. Там много черных мундиров Эс-Эс. Это бередит сознание, это скрываемая людская извращенность.
— Кто же они?
— Отряды патриотической молодежи. Их готовили в строжайшей тайне под личным контролем Воливача и моим. Многие юнохристиане влились в отряды. Отбор тщательный. Мы пошли на это, чтобы иметь противовес «милиции нравов». И это сознательная молодежь, не хулиганье. Вот в «милицию нравов» стекается подлинный сброд, и вы это знаете. Сейчас этот сброд занят мародерством. Решайтесь, Игорь Петрович. Президент вот-вот проснется, а Кремль контролируем не мы. Наши противники используют президента в качестве щита, и я не берусь прогнозировать дальнейшие события. Любое посягательство на Кремль породит гражданскую войну.
— Почему я не знал всего этого?
— Воливач просил оградить вас от излишней информации. Вы должны были дозреть самостоятельно, вы решали задачу посложнее. Об этом позже. Я полагаю, вы добились успеха?
Судских непроизвольно кивнул, размышляя, как поступить. Чаши весов могли стронуться от легкого дуновения.
— Я свяжусь с Бехтеренко.
Гуртовой развел руками, показывая: хозяин — барин.
— Как дела, Святослав Павлович?
— В прежнем ключе: встали, лыкнули, легли.
— С кем вы там?
— Пять парней из первого взвода, комвзвода и помком-взвода.
— Связь громкая?
— Не-е-т, — осмысливал вопрос Бехтеренко.
— Слушай, Святослав Павлович, и запоминай. К аппаратам никого не подпускай, а еще лучше, блокируй всю связь, кроме прямого провода со мной.
— Та-а-к, — соображал Бехтеренко.
— В резиденцию никого, никаких представителей, кроме меня и Воливача. В течение часа мы заменим всю охрану на своих ребят.
Бехтеренко сосредоточенно слушал, Судских решил ему помочь:
— Помнишь, как Мишка Меченый на Фаросе отсиживался, полагая въехать в столицу на белом коне, когда все это кончится? Тут аналогичная ситуация.
— Все ясно, Игорь Петрович.
Еще бы, порадовался Судских: не зря он добивался от своих подчиненных самостоятельности.
— Президент пусть спит. Проснется, похмели его.
— Еще ясней! — повеселел Бехтеренко.
Гуртовой удовлетворенно кивнул.
— Что дальше? — спросил Судских у Гуртового.
— Я бы повел переговоры с командирами армейских частей и одновременно обратился с воззванием к русскому народу.
— Это
— Разумеется, Игорь Петрович. Взывать будет патриарх. Это на сегодняшний день самый убедительный оратор.
— У меня с ним плохие отношения.
— Я возьмусь за это.
— Дай вам Бог…
— Будь сам не плох. Будьте любезны, пригласите медика. Мне пора делать инъекцию. Иначе не доберусь.
Судских вызвал врача. За недолгое ожидание он старался по-новому разглядеть человека, который взял на себя смертельную обузу свершить то, чего пока не смог никто: мирно разрешить российский бунт, бестолковый, как сама жизнь на Руси.
— Я оставлю вас, — сказал он, едва появился врач. Пора объясняться с Воливачом.
Он ожидал увидеть его на пульте оперативной связи, однако нашел у прилетевшего вертолета. Воливач маршировал туда-сюда, руки за спину. Выходящего Судских он приметил, но занятие не прервал.
— Здравия желаю, Виктор Вилорович!
— Коли здоровья мне желаешь, значит, Г уртовой тебе мозги поставил на место. Разобрался? — протянул руку Воливач.
— Разобрался.
— Человек в погонах, — указал Воливач на форменную рубашку Судских, — выполняет приказы, а не разбирается.
— Одно другому не мешает.
— Вот мы о тебе так и думали! Надеялись, что ты два дела, как Цезарь, сможешь делать! Хрен ты оловянный! Время уходит!
— Наверстаем, Виктор Вилорович!
— Попадешь на московские улицы, увидишь, — выговаривал Воливач, а Судских не ощущал униженности. — Много убитых, раненые, гражданских много.
Показался спешащий к ним Гуртовой.
— Значит так, Игорь Петрович, — переключился Воливач. — Я у себя на «Зеро», ты здесь, Леонид Олегович отправится к патриарху. Выгорит разговор, победим бескровно. Имей в виду, члены Политбюро воссозданной коммунистической партии разъехались по воинским частям, и ты знаешь, как эти суки умеют убеждать мальчишек, призывая на последний и решительный. А пацаны ведь, стрелять — не строить, дядя ответит. Цэ Ка в полном составе отсиживается в генштабе. Выжидают.
Пилот запустил двигатель.
— Ты ничего не сказал о своих изысканиях. Толк есть?
— Сверхтолк, Виктор Вилорович. Лаптев сделал невозможное.
— Говори! — потянул его Воливач в сторону от шума.
— Появилась возможность остановить радиоактивный распад. Можно убить радиацию, заглушить реактор, превратить в труху заряды ядерных боеголовок.
— И ты старому товарищу не сказал?
Судских показалось, что Воливач сейчас расплачется, так отчаянно он тер глаза.
— Это чудо, Игорь Петрович…
— Мир уже много раз стоял на пороге чуда…
— Это потом, не порть радость. Береги Лаптева! — И первым полез в кабину.
— Спасибо вам, Игорь Петрович, — сказал, приложив руку к груди Гуртовой. — Вы окрылили нас.
Вертолет размахал лопасти и взмыл вверх. В лучах заходящего солнца, сидевшего багрово в серой пелене, он казался пушинкой, которую вот-вот поглотит мрак.
«Наверное, так великий Инка провожал улетающую возможность спасти свою страну, когда под ним разожгли огонь…»