Набат
Шрифт:
— Я бы смог, да у меня здесь работы невпроворот, — охамел Григорий. — Мне Мастачный ради спешки вот этого прислал, — указал он на Бехтеренко.
— Ты хоть подскажи, что делать? — заволновался майор. Службой он не особо дорожил, а головой — да.
— Ладно, — дал себя уговорить Лаптев. — Мы с ним прокатимся по точкам, подыщем искомое.
— Вдвоем не отпущу, — засомневался майор. — Зачем вдвоем?
— Он знает, где, я знаю, что. Решай сам…
Майор нашел решение. Дав усиленное сопровождение, он посчитал миссию исполненной.
Выгорело! Мастачный укатил на свалку, Лаптев с Бехтеренко поехали своим путем. Сопровождающие и там и там особой прыти напрягаться не выказывали.
Как на любой российской свалке, за Сорокапяткой гнездились бомжи. Милиция давно махнула на них рукой: поживиться нечем.
«Ан пригодились! — довольно размышлял Мастачный. — Среди бомжей Судских укрывается. Так, значить… От трассы к свалке ведет мощеная дорога, а за свалкой болотина. Значить, я их за свалкой, как зайчиков, переловлю».
По трассе техника прошла сносно. Снег не подтаял, и мощные скаты давили его. На грунтовке бэтээры заелозили, и Мастачный досадовал на задержку.
Бомжи быстро смикитили, что за напасть с ревом приближается к местам их обетования: облава. И не совсем по их души. Признанный вожак стаи по кличке Косорукий велел шустро уходить через гати по краю болотины.
— А че нам облава? Че с нас взять? — не хотела двигаться с насиженных мест стая. По снегу, черт-те куда, а тут хорошо зарылись в норы, тепло и не каплет.
— С нас-то взять нечего, а вот соседи на том краю окопались опасные. Чекисты! Че, не смекаешь? Их ловют — и нам хана.
— А че, бля, делать, пахан?
— Не блякать, а бабакать! Или уходить вместе, или вместе отмахиваться. У них и валье в избытке имеется, сам видел, под кузов сгоревшего автобуса натаскали.
— Слышь, Косорукий, а у них там баба икряная. Чево чекисты таскают ея?
— Може, сродственница, отбили где, прячут…
Косорукий велел всем держаться кучно шагах в двадцати, пока он поведет переговоры.
Его приближение незваные гости встретили настороженно. Вроде такие же бомжи, в рванье, а сапожки фирменные, не сбитые и на шипах, телогреечки с боков оттопыриваются, а глаза не потухшие от сурового житья бомжей. А девица есть, на сносях…
— Здорово ночевали, — снял треух Косорукий. — Кто старшой будет? Покалякать надо.
— Калякай со всеми, — откликнулся один, заросший по самые глаза.
— Беда, мужики, супостат едет.
— Слышали…
— Дак вот, решили у вас помочи просить, свою предложить. На десяти колесниках едут, на броне человек по десять да внутри…
— Многовато, — сказал заросший. Голос его показался страшно знакомым Косорукому, и сам он, вглядевшись, подался вперед.
— Здорово, стрелец!
— Вот так встреча… — опешил вожак. — Здравствую, гражданин начальник. — Стало быть, уравняла нас жисть.
— Здорово, чертила! — кинулся к нему заросший. — Что ж ты сбежал тогда? Я ж тебя так
Косорукий посуровел:
— А нам что барский гнев, что барская любовь — все одно плохо. С твоей отметины рука скособочилась.
— Прости, — опустил голову Судских. — Позже сочтемся. Ты, как я понял, с помощью пришел?
Косорукий свистнул. Ватага приблизилась.
— Кто с вальем обращеться могет?
Ватага недружно заговорила.
— Так не пойдет, — остановил Судских. — Построиться в ряд.
— Началось, — загомонили.
— Робя, не до обид, — вмешался Косорукий. — Я, может, на этого человека смертельный зуб имею, а подчинюсь без всяких яких. Слушать его за старшего.
— Кто знает оружие — шаг вперед.
Вышли все.
— Не верится, — нахмурился Судских.
— А ты поверь, мил человек, — сказал кто-то из ватаги. — Почитай, все служили в светлые годы коммунизьма.
— Бурмистров, Левицкий, Смольников, раздать оружие и гранаты, — окреп голос Судских. Сам к автомату прикипел с мая.
— Как тебя зовут-то, стрелец? — спросил он Косорукого.
— В миру Олегом звали. Олег Буйнов.
Натужный рев и хлопки двигателей стали ближе.
— С полчаса еще, — сказал Судских. Буйнов понимающе кивнул.
Зная окрестности много лучше Судских, он предложил занять оборону с краю свалки, в осиннике, вытянуть на себя основную массу опровцев, встретить неожиданным огнем, ошеломить, а потом группами отходить на возвышенность. А там видно будет.
— А там вертолет будет за нами, — подытожил Судских.
— А за нами? — искоса поглядел на него Буйнов.
— Транспортный вертолет принимает до взвода, а нас всего двадцать три, — без укора ответил Судских.
— Слышь, командир, а зачем бабу с собой таскаешь?
— Так получилось, — вздохнул Судских. — Через кордоны ей пройти было легче. Особое задание выполнила. Да вот задержались.
— И все же красиво нас жизня уравняла, — засмеялся Буйнов.
— Бывает, — засмеялся и Судских.
— Я тебе один анекдот хороший про это расскажу, — расслабился Буйнов. — Сидят на обочине два бомжа вроде нас, и один другого спрашивает: вот говорят — коммунизм, коммунизм, там все такое справное для житья, а мы с тобой и не ведаем, каким боком к нему приладиться. Узнать бы у кого. Другой и отвечает: давай спросим у знающих, кто на машинах катается, они, почитай, в коммунизме живут. Один вы* смотрел приближающуюся машину, пошел к ней, а другой ждет. Остановилась машина, блестящая такая, и человек за рулем не с помойки. Спросил его бомж про коммунизм. Человек и отвечает: «Как бы тебе подоходчивее… Видишь, у меня красивая машина? Вот когда у всех будут такие машины — это и есть коммунизм». Поехал дальше, а бомж к корешу вернулся и говорит: «Как бы это попроще тебе объяснить про коммунизм… Вот у тебя котомка и у меня котомка, а когда у всех котомки будут — это и есть коммунизм».