Набат
Шрифт:
— Откуда ты все это знаешь? — спросил Иван Александрович.
— Сосед работает в пивбаре. Все, как есть, мне рассказал. Посмотрели бы вы, как он живет: цветной телевизор, джинсы лучшей фирмы, машина… Короче, что душе угодно, то у него и есть.
— Послушай, Василь, — мастер подвинул свой ящик ближе к ребятам. — Ты когда-нибудь сделал скворечник или посадил дерево?
— Зачем мне это? — улыбнулся Криц. — Пускай это дураки делают.
— Сам ты дурак, — вдруг выкрикнул Макарчук. — Пиво, джинсы… Видел я таких стиляг.
— Ты слишком умный, — Криц усмехнулся…
Во второй
Когда ехал с ребятами в эту деревню, подумал, что хорошо было бы досрочно, как говорил начальник управления, поставить линию. Тогда бы они доказали, что лучшей группы в училище нет. Кроме того, напряженная работа сближает, цементирует людей.
Иван Александрович старательно изучил проект линии и теперь, не глядя в него, мог сказать, где надо вырубить деревья, за какой горкой повернуть налево или направо. С Федором Розумом и Третьяком они пешком прошли всю трассу. По дороге он успокаивал ребят, что ничего страшного нет — сделают. А вечером, на квартире, Иван Александрович почесал затылок, так как до этого не представлял сложности строительства.
В училище были мастера поопытнее, для них практика — что-то вроде отдыха. Вернувшись домой, они рассказывали в перерывах между занятиями о разных приключениях. Иван Александрович удивлялся: где они находили время на это? Один из «зубров», по кличке Принц, посоветовал ничего не принимать близко к сердцу. «Если этот человек может воспитывать специалистов, то я с моим флотским опытом не пропаду и буду работать немножко лучше, чем он, потому что мне не все равно, что делает мой ученик».
От Крица и Макарчука Иван Александрович пошел на линию. Федор издали приметил мастера. Тот шел по целине, будто трактор, прокладывая дорогу, и вся его крупная, но аккуратная стать, казалось, была переполнена силой.
Ребята очищали столбы от снега, связывали их с бетонными пасынками. Дело постепенно двигалось. Мастер прикинул: прошли уже не менее трех километров.
— Мало нас на такую линию, Иван Александрович, — сказал Третьяк. — Почти не курим, а сделали не очень… Этак мы и к осени не закончим.
— Начальник управления говорил, что попозже приедут еще две группы учащихся. Но неужели мы такие немощные? Теперь и бригадир у нас есть.
— Без него тоже сможем. — Яков потянул себя за волосы. — Ну и что, что рыжий? Кому от этого плохо?
— Не злись. Поживем — увидим, — успокоил его Федор.
— Я не злюсь… — Яков взял лом, подсунул его под столб и перекатил к бетонному пасынку.
Ребята снова взялись за дело, и мастер, постояв немного около них, пошел дальше по линии.
3
К концу дня мастер попросил Федора зайти к нему на квартиру. Розум переоделся, съел немного оладий с кислым молоком и вышел из дому. Два дня лежал снег, и все привыкли к нему, будто не стояла уже весна. Теперь магистраль была чистой от снега — разбили машины, и он растаял. Перед мостом, в конце улицы, темнело несколько фигур. Показалось, что среди них мелькнула знакомая. Федор зашел в магазин. Ему нужны были ручка и бумага. Продавщицу звали Татьяной. Он как-то разговаривал с нею, и она пригласила его на танцы в соседнюю деревню, где был Дворец культуры. Федор тогда отказался, а она смеялась и говорила ему вслед: «Что, испугался, маменькин сынок?»
— Не заходишь что-то? — сказала продавщица и поправила волосы на висках. Ласково улыбнулась: — Что хочешь?
Федор достал деньги, пересчитал их.
— Небогатый у вас заработок, а говорят — монтажники, монтажники…
Татьяна прошла вдоль прилавка. Белый халат тесен ей, сверху пуговицы расстегнуты. Федор вдруг захотел пить. Проглотив слюну, отвел глаза от продавщицы. Схватил бумагу — и за дверь.
От моста долетали крики, ругань. Он сначала думал обойти это место, но почему-то пошел туда.
На асфальте, не обращая внимания на проходящие машины, дрались четверо. У всех одежда была порвана, лица окровавленные. Трое били одного.
— Остановитесь, что делаете?
Никто его не слышал или не хотел слышать. Тогда Федор схватил за рукав сгорбленного, бородатого мужчину:
— Остановитесь!
Только он сказал это, как слева ударили его по голове, аж потемнело в глазах. Федор разозлился — никто его не бил, сколько он себя помнит.
Перехватил руку, вывернул — и вот лежит один в сугробе. Ударом посадил на асфальт бородатого. Третий и сам упал. Они бормотали что-то, лежа в снегу, а человек, которого били, будто сумасшедший, хохотал и показывал на них пальцем. Федор узнал своего бригадира.
— Молодец, молодец! Спас меня от этих волков. — Богдан едва стоял на ногах. — Мужик! Так им и надо. Захотели победить меня, Ваську Богдана, первого бойца монтажного управления. Сволочи, тьфу! Помоги дойти до дома.
Федор обхватил его за плечи, хотя и было противно смотреть на эту окровавленную рожу, и повел домой. Из магазина выбежала Татьяна, заохала:
— Кто тебя бил?
— Это не меня, — неохотно ответил Федор, — а его.
— Почему же у тебя на лице кровь? — Она платочком провела по его лицу, показала на Богдана: — Это тоже ваш?
— Наш…
По дороге Богдан пытался петь, но, видимо, забыл слова и только повторял одну строчку. Последние метры к дому Федор его уже нес на себе. Перед дверью Богдан стал на ноги, застегнул куртку, и Федору показалось, что он трезвый, потому что глаза смотрели уверенно и ясно.
— Прошу, заходи. — Он сам открыл дверь.
— Нет, мне надо идти.
— Не бойся.
— Чего мне бояться? — Федор первым вошел в хату.
Тэкля готовила ужин.
— Тэкля, дай гостю сесть, — сказал Богдан с порога.