Набоб

Фрэн Ирэн

Прежде чем начать расспрашивать Визажа, он перечитал письмо четыре раза, чтобы убедиться, что правильно понял его содержание. Одно из предложений: одолжить деньги Франции для восстановления укреплений Пондишери — он отмел сразу. Как и в прошлый раз, его хотели одурачить. Чего стоит этот Шевалье, да и стоящая за ним Франция, если они заинтересовались каким-то бывшим сержантом, дезертиром, после того как он разбогател в Индии?! Мадек подозревал, что интерес к его судьбе возрастал пропорционально увеличению его богатства.

Тем не менее два пассажа его заинтриговали. Первый — «Вы станете нашим освободителем и новым Моисеем». Мадек не мог вспомнить, был ли последний известным военачальником или одним из волхвов, но знал, что он был кем-то в этом роде, и это сравнение польстило ему. Слово «освободитель» не тронуло его, как и следующее, смысл которого он не вполне уразумел.

— Революция, Визаж?.. Я не понимаю, — пробормотал он.

— Революция… Ох, давненько я не слышал этого слова — Визаж затянулся наргиле, выпустил колечко дыма и задумался. — Это не просто… Так говорят о народе, который внезапно свергает существующий порядок.

Мадек перечитал вслух фразу из письма Шевалье: «…В положении, в котором Вы сейчас находитесь, у Вас есть великолепные возможности произвести переворот, настоящую революцию, способную возвысить Вашу нацию и вывести ее из того состояния слабости и безучастия, в котором она сейчас пребывает, будучи ввергнута в Индии в цепь несчастий, причины которых Вам достаточно хорошо известны…» Так, понятно. Вести войну, под знаменем Могола, ради Франции, его родины, против англичан. Хорошо. Но это будет дорого стоить. А где взять деньги? Об этом даже не заикаются. Стало быть, их ждут от него. Интуиция подсказывала ему, что Шевалье доверять не стоит. Но одно слово задело Мадека. Этим словом была «честь».

Честь. Честь и деньги. В Индии эти понятия неотделимы друг от друга. Здесь каждый благородный человек стремится увеличить свое состояние и ради этого готов сделать любую подлость. Шевалье же писал о чести, которая ценна сама по себе и не зависит от богатства.

Мадек надолго задумался. В нем шевельнулось какое-то старое-старое чувство, которое, как оказалось, не было задавлено пресыщением. Это было чувство — проснувшийся островок — неудовлетворенности.

В заключение Шевалье писал о молодом французе по имени Жантиль, который приехал в Индию оборванцем: «Он почти сразу получил патент капитана и крест Святого Людовика».

— Я тоже хочу получить крест Святого Людовика. И стать капитаном. А еще лучше — полковником! — пробормотал Мадек.

От него требуют денег? Пусть! В конце концов, за все надо платить. Он добудет еще. Главное — ему предлагают поступить на службу к Моголу. Наконец-то! И этого хотят во Франции! И там обратили внимание именно на него.

«…Вы храбры и способны руководить войсками; цари Хиндустана ищут Вашей поддержки, добиваются, чтобы Вы поступили к ним на службу; ныне же особое стечение обстоятельств предоставляет Вам уникальную возможность обессмертить свое имя, оставить его навечно в памяти людей, вписать его в хроники страны, в которой Вы родились… В Вашем возрасте и при той благосклонности судьбы, которой Вы в настоящее время добились, как мне кажется, подобное предложение должно польстить Вам и пробудить стремление к славе».

Главное слово было сказано.

— Этот Шевалье приводит веские доводы, — заявил Мадек, дочитав письмо. — И все же я хотел бы поразмыслить над этим на досуге.

Визаж, весьма удовлетворенный таким ответом, сразу же покинул его дворец. А Мадек на следующий день позвал к себе банкиров и получил от них полную информацию о своем состоянии в золоте, драгоценных камнях и векселях на настоящий момент; он также пожелал оценить свою недвижимость, но на это потребовалось несколько недель, поэтому окончательное принятие решения пришлось отложить. Наконец в мае Мадек написал Шевалье, что ждет подробных разъяснений его плана, которые позволят ему сделать правильный выбор.

Наступил муссон и, как всегда, поверг его душу в состояние грусти, которое, однако, немного развеял приезд господина Сен-Фрэ. Это был весьма красивый, хотя уже и немолодой, человек. В его лице было что-то порочное. Он не понравился Мадеку с первого взгляда, но промокший до нитки незнакомец попросил приюта, и Мадек не мог нарушить закон гостеприимства. Он был уверен, что француз путешествует под вымышленным именем, и не исключал того, что тот оказался в его доме не случайно.

Когда гость отдохнул, Мадек позвал его к себе и спросил, не привез ли он для него письма. Сен-Фрэ очень удивился и сказал, что он не курьер, а искатель приключений. Он хорошо знал обычаи Индии, говорил на всех ее языках. Мадек понял, что гость знаком с Шевалье, но не решился расспрашивать его об этом человеке.

Сен-Фрэ оказался ярым сторонником Могола. Он заявил, что не пожалеет сил для спасения императора и освобождения Индии от англичан. Мадек слегка охладил пыл гостя, указав на то, что благородные вельможи могольского двора всего лишь сатрапы, жаждущие золота и крови.

— И все-таки в Индии, как и во Франции, есть свободные люди, — ответил Сен-Фрэ. — И по-настоящему благородными могут быть только свободные люди.

— Рождение ничего не значит, — сказал Мадек, — вы уж простите меня, господин Сен-Фрэ, но мы в Индии, а здесь я — князь, хотя в Кемпере был оборванцем.

— Я полностью согласен с вами, господин Мадек! Совсем недавно я был во Франции. Там назревают великие события, там происходит странная революция мнений.

— Вот уже во второй раз за этот месяц я слышу слово «революция». Что же оно все-таки означает?

— Вы знакомы с обычаями сикхов, господин Мадек?

— Разумеется, я ведь не раз побеждал их; а некоторые их них мне служат!

— Тогда вы знаете, — продолжал Сен-Фрэ, — что этот народ отказался от почитания идолов и разделения людей на касты.

— Стойте, стойте, господин де Сен-Фрэ! Сикхи живут в Индии, в Индии они и останутся!

— А их гуру Нанак говорит: «Нет ни индусов, ни мусульман. Есть лишь один бог, и этот бог — Высшая Справедливость».

— Вы много знаете!

— Не смейтесь надо мной. Дело в том, что эти самые слова, господин Мадек, нынче модны во Франции.

— Кто это говорит?

— Те, кто, подобно вам, обладают достоинствами, а не благородным происхождением. Те, кто, подобно вам, считают, что рождение — ничто, а добродетель — все.