Набоб
Шрифт:
Возможность поговорить с ним представилась только вечером, во время праздника, устроенного в честь посла. Визаж уединился в саду, он сидел на мраморном парапете и с тоской глядел на слабую струйку фонтана. Казалось, он ждал, что Мадек подойдет к нему.
Пробираясь среди расположившихся на подушках придворных, Мадек размышлял, насколько можно быть откровенным со своим другом, поймет ли тот его. Слишком много было сомнений. У выхода в сад он немного помедлил. Вот она, встреча без радости…
Визаж и Мадек холодно пожали друг другу руки. С первого взгляда обоим стало ясно, что в прошлом каждого из них были крутые повороты, о которых не хотелось рассказывать. Визаж сказал, что потерял один глаз в Бенгалии. Мадек вздрогнул, подумав, что это могло быть при Буксаре, и предпочел не развивать эту тему, чтобы не пришлось лгать.
— А Боженька? — спросил он.
— Боженька там, с ним…Он командует артиллерией. Отлил десятки отличных пушек.
— Кто сказал тебе, что я здесь?
— Я этого не знал. Никто этого не знает. Угрюм вызнал у своих банкиров-шпионов об убийстве раджи и о заговоре против царицы.
— Ему что, нужна супруга, невосприимчивая к яду?
— Эта история наделала много шума! Некоторые индийцы считают ее богиней!
— Богиней…
Мадек был огорчен. До этой минуты он думал, что Годх изолирован от остального мира, и именно за это любил его. Ему и в голову не приходило, что княжество лежит на пересечении дорог, на пересечении сплетен и легенд.
— Только подойдя к городу, мы узнали от крестьян, что здесь стоят лагерем фиранги. Я подумал, что это твой город.
— Почему? — перебил Мадек.
— Я знал, что ты сюда вернешься.
Он положил на плечо Мадеку руку, как бывало прежде, еще на корабле. Мадек не знал, как быть; ему захотелось оттолкнуть руку товарища, настолько неуместным показалось это прикосновение: оба они были одеты по-индийски, в платье, которое при воспоминании о прошлом начинало казаться маскарадным.
— Я постарел, Визаж. И жизнь изменилась.
— Я знаю. Я тоже постарел. Волосы под этим тюрбаном — седые.
— Жизнь изменилась… — повторил Мадек.
— Посол испугался, когда узнал о присутствии здесь фиранги, — продолжал Визаж. — Этот изнеженный негодяй-индиец только и умеет, что лгать и хитрить. Угрюм любит таких.
— Он что, с ума сошел?
— Они служат ему. К тому же их легко обмануть, когда они трясутся от страха. Я так и поступил. Я сказал ему, что ты — один из наших, что я тебя знаю. Теперь шпиончики, должно быть, уже подтвердили ему это.
Жара становилась все невыносимее. У Мадека было одно желание: вернуться к своим солдатам, в лагерь, глотнуть арака, забыться сном. Но прежде он должен был узнать от Визажа нечто очень важное, а для этого надо было раскрыться самому, что было особенно трудно.
Визаж вывел его из затруднения.
— У Угрюма плохи дела, Мадек!
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты что, забыл, что я врач? Именно из-за этого он легко допустил меня к себе. Он очень могуществен… Посол не врал!
— Стало быть, дела у него не так уж плохи.
— Только я об этом знаю. Это я его крашу, чтобы он появлялся везде с копной черных волос, которые приводят в восхищение европейские войска. Ему уже под пятьдесят, Мадек. Он истощен женщинами, вином и опиумом. В отличие от индийцев, он не смог вовремя остановиться. Он не может спать. Я изъездил все джунгли в поисках гуру, которые владеют тайной сна. Некоторые из них согласились приехать к нему. И сразу уехали, оставив какие-то странные порошки, которые действуют от силы пару дней и чаще всего действуют плохо. Он чахнет.
— И сколько ему осталось?
— Трудно сказать. У него удивительная сила духа. А эти индийцы иногда дают ему и хорошие лекарства. Сказать по правде, я не знаю, что с ним. Но я вижу, что его организм сдает.
— Тогда зачем ему нужна эта женитьба?
— У него болезнь властителей, Мадек, болезнь стареющих командиров. Он хочет пережить легенду о себе. Он с трудом перенес свое поражение в Бенгалии. Ему нужна женщина.
— Разве у него нет сына?
— Есть! Но он ненавидит его. Его сын — метис, и он считает его слабаком. Ему нужна женщина, женщина его типа, его индийская копия, красивая, изящная, царственная. И сильная… А ведь все говорят, что эта женщина обладает силой!
— Индийцы — идиоты.
Он не верил в то, что сказал, но все его существо противилось этому слову «сила», которое отдаляло от него Сарасвати больше, чем все его собственные недостатки. Сила, богиня, — так сказал Визаж. «Но это не о ней, — захотелось ему крикнуть, — не о ней, ведь она из плоти и крови, я держал ее в объятьях, я ласкал ее. Никто не ласкает силу. Никто не обнимает богинь». Ему вдруг вспомнились индийские сказки о том, как бедняки в гордыне своей делили ложе с божествами. И стало нестерпимо больно; ведь он и сам несколько лет назад смотрел на Сарасвати как на богиню, священный фетиш, а его любовь была порождена лишь эфемерным образом.
— Мадек, выслушай меня внимательно; я знаю, что ты не сразу меня поймешь. Но нам надо сказать друг другу совсем немного.
— Давай, давай, говори! — в гневе крикнул Мадек.
— Он не коснется ее. Но нужно, чтобы он на ней женился. Это ее единственный шанс. Она у него в руках.
— Нет, Визаж!
— Не обманывай себя, Мадек. Угрюм предвидел отказ царицы. Ему нужно, чтобы она оказалась в его власти. Он хотел добиться ее согласия, прежде чем применить силу. Посол солгал. Подумай еще раз; если хочешь, я сделаю так, что ты будешь командовать войском сипаев и никто ничего не узнает.