Набоб
Шрифт:
Дождь баюкал их всю ночь; он не прекратился и утром. Весь день они прождали, не будет ли просвета в темном свинцовом небе. Время теперь текло медленно. Любовные игры утомили их. Они насытились друг другом. Особенно Сарасвати. Она снова скучала по суматохе дворца, по маленьким радостям от упоения властью. Дождь утих, когда солнце почти зашло за горизонт. Они подошли к окну и устремили взоры в сторону северных гор. У обоих сдавило дыхание. С развевающимися на ветру знаменами по долине двигалось огромное войско. Там было все: и всадники, и пушки, и боевые слоны. Там были все, и самым худшим было то, что эта огромная змея, вынырнувшая из-за туманной завесы, была красного цвета, ужасающе красного. Голова ее уже почти достигла ворот города, а тело все еще продолжало спускаться с гор.
— Англичане, — прошептал Мадек.
— Англичане, — повторила Сарасвати и сжала его руку. — Англичане!
— Англичане!
Он подумал, что сейчас она добавит: «Дхарма!» — и бросится в его объятия, но нет. Она стояла прямо, вся сжавшаяся, взгляд ее стал ужасающе диким и жестоким. Ему показалось, что в нее вселился бес.
— Сарасвати!
И тут раздался гром. Это не был грохот пушек, это не были грозовые раскаты; вокруг них, под их ногами, над их головами, — все затряслось. Между тучами показалось красное солнце.
— Смотри! — крикнул Мадек.
Она даже не вздрогнула. Она смотрела на происходящее спокойно и равнодушно, и только теперь сказала:
— Дхарма!
Земля снова задрожала, еще сильнее, чем в первый раз.
— Дхарма…
Река Годха вышла из берегов и бурлящим потоком покатилась по долине, сметая на своем пути колонны людей и пушки, как легкие соломинки. После этого огромная волна обрушилась на Годх, и он исчез из глаз под раскаты грома за вновь появившимися тучами, которые поглотили вечернее солнце.
— Крепость выдержит, — уверенно проговорила она.
— Надо ехать, — сказал Мадек.
— Нет. Наступает ночь. Земля может задрожать еще раз, и дождь усилится.
— Но здесь…
— Здесь мы в безопасности. Сюда вода не дойдет. Крепость устоит! А шакалы-фиранги в красных камзолах пусть побарахтаются в грязи! Они уже достаточно наказаны.
— А Годх?
— В Годхе такое уже бывало. Его народ несколько раз предавали смерти. Дхарма! Это муссон.
Земля под ними подрагивала.
— Не только муссон, — заметил Мадек. — Землетрясение.
— Дхарма! Что поделаешь? Я же не могу остановить воду и успокоить землю. Крепость в безопасности. Чего же ты еще хочешь? Этот город долго был счастлив. Для возрождения ему требуется пройти через несчастье. Этот удар нанесла Кали, и Кали права.
В комнату вбежали испуганные слуги.
— Все в порядке, — сказала им Сарасвати. — Приготовьте нам поесть. Ступайте.
Они поклонились и поспешили выполнять приказание. Тем временем Сарасвати задержала одну из служанок, старую, морщинистую женщину, которая обычно подавала блюда, и что-то ей шепнула.
— Что ты ей сказала? — крикнул Мадек.
— Я отдаю указания насчет ужина, — ответила Сарасвати.
Мадек схватил служанку за руку:
— Повтори, что тебе сказала царица!
— Отпусти ее, — в свою очередь закричала Сарасвати. — Что на тебя нашло?
— Ты приказала ей подмешать наркотик в мою еду!
— Ну и глуп же ты, если сомневаешься в собственной силе! Сейчас не подходящее время для подобных подозрений.
Давай-ка лучше поедим, нам понадобится завтра много сил! После того, что произошло, город полон трупов.
Последние слова она произнесла так спокойно и уверенно, будто мысль о смерти ее не смущала. Спустя несколько минут подали ужин: красные бобы, чапати, рис. Они ели молча. Мадек понял, что сильно проголодался. Потом он вышел в сад посмотреть, куда дошла вода. Когда вернулся в дом, Сарасвати уже спала. Он тоже лег на чарпаи и мгновенно уснул. Ему приснился странный сон. Он несколько раз видел себя в объятьях царицы, которая сильно сжимала его, приподнимала свои муслиновые одежды, раздвигала ноги и в самые пылкие мгновения любви говорила: «Кали, Кали!» — «Кали? — переспросил он. — Но эта богиня страшна, кровожадна, ужасна, ты вовсе не Кали!» И он пытался нащупать под покрывалом ее грудь. Несколько раз он испытывал оргазм, оргазм душераздирающий, более сильный, чем раньше, можно сказать, мучительный.
Утро просочилось во дворец тихо и незаметно. Это было серое утро, но при этом очень спокойное и бледное. Мадек даже зажмурился, ослепнув от света. Пошатываясь, он вышел в сад. Сарасвати выбежала вслед за ним. Она уже закончила свой туалет, надела новое белое сари.
— Мадек! Быстрее… Мы отбываем.
Он посмотрел на озеро, не смея поднять глаза на Годх. Водяные гиацинты по-прежнему плыли по воде, но уже не так быстро, потому что ветер стих.
— Крокодилы, должно быть, заснули, — прошептала Сарасвати.
Крокодилы. О них он совсем забыл. Но там, в городе, они вышли сейчас на охоту. Крокодилы! Как она может говорить об этом в такое время так поэтично и нежно? А эпидемия? Подумала она о том, что после наводнений в городах вспыхивают эпидемии? Он принюхался, боясь уловить в воздухе сладковатый запах болезни. Но нет, воздух был свеж. Он покачнулся, прислонился спиной к столбу.
— Ничего, — улыбнулась Сарасвати. — Выпей чаю.
Она протянула ему дымящийся стакан, и он залпом выпил его, не боясь обжечься. Ему хотелось пить.
— Еще, — сказал он, и подбежавшая служанка подала вторую чашку.
Ему стало лучше.
— Мои люди!
— Твои люди в караван-сарае в джунглях, там им нечего бояться.
— Они ждут моих приказов.
— Вот и подождут столько, сколько будет нужно, если они любят тебя так, как им следует тебя любить.
— Это правда.
Он постепенно успокаивался. Он рассердился на себя, на свои страхи. Сегодня утром он не узнавал сам себя. Ночь была такой тяжелой.