Начальник милиции
Шрифт:
Я наклонился к Мухтару и указал ему на бегущего Пистона. Тот резвее своего дружка уматывал в сторону пятиэтажек. Ильич бежал в противоположную сторону.
— Ату, его, ату! Только не жри, я тебя нормальной едой покормлю. Понял?
Я отпустил поводок.
— Гав! — и Мухтар рванул за Пистоном, а я развернулся и побежал за Ильичом.
Глава 24
Еще не успев нагнать Ильича, я за спиной услышал и чуть ли ни звуковой волной почувствовал истошный вопль Пистона, пожарная сирена и то тише ревет. Молодец Мухтарка, догнал уже и задержал. А задержанный
Обернулся на ходу: никто Пистона не ел и даже не кусал. Мухтар сидел у него на спине и ловил пролетавшую муху. Клацнул челюстями так, что Пистон под ним еще пуще завопил. Из гаражей повысовывались мужики. Кто-то даже схватился за монтировку, а другой за сломанный старинный утюг.
— Спокойно! — выдохнул я на ходу, махнув выхваченной из кармана ксивой, как грешник индульгенцией, а потом прокричал еще громче. — Никому не двигаться! Работает милиция! И Мухтар!
Волшебное слово «милиция» действовало на советских граждан и вправду магически. Услышав, что я мент, они вмиг смылись по норкам, по гаражикам.
Советскую милицию уважали и боялись. Уважать было за что, а боялись — ну так это потому, что каждому найдется за что ответить. Ведь стянуть с работы что-то «нужное» — сейчас и воровством-то не считается. По кодексу оно, конечно, хищением значится, а по советской совести — так, ерунда… Не воры это, а несуны. Название ласковое, слух не режет, хомяка запасливого напоминает, что набил за щеки добычу и домой в норку тащит. Как говорится, неси с работы каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость. Вот и получалось, что воровали все и вся. Несли с работы от бинтов и ваты до шифера и лопаты. Утянутое с работы зачастую в личное пользование даже и не обращалось, а обменивалось на что-то нужное, что было стырено другим несуном с другой работы. Вот таким бартером народ и пытался компенсировать дефицит и нехватку товаров. И вот поэтому, собственно, было почти всё равно, что именно переть — лишь бы разжиться.
Я приблизился к Ильичу на расстояние броска. Он уже изрядно сдох, и ноги его заплетались, как у портовой путаны после ночной смены. Может, от пива, а может, от усталости. Я не стал расспрашивать, как там самочувствие, а сходу вдарил по его задней ноге (если нога последняя, значит, задняя) боковой подсечкой. Захлестнул так, что конечности у него вконец меж собой переплелись, и беглец раненой щучкой полетел в траву. Закопался в репей, лежит да воет:
— У-у! Коленки вывихнул и зубы рассыпал последние! У-у!..
— А не надо бегать от органов, — грозно пробурчал я, вытягивая его из репейника. — Так не только зубы можно потерять, но и более важные органы.
Но Ильич больше прибеднялся. Выглядел он вполне себе целым. Только немного помятым, небритым и нос в сосудистую крапинку, но это и до падения у него все было.
Я притащил его к гаражу, в котором остался их пузатый дружок. Дружок время не терял, уже вылакал полбанки пива. Залпом, что ли, пил?
Я приказал Ильичу ждать меня в гараже. Но на всякий случай стянул с него ботинки и взял их с собой под мышку. А что? Босиком точно не побежит, щебнем острым дорожка посыпана, далеко не уйдет этот Монте-Кристо.
Дошел до Мухтара. Картина маслом… Пистон уже не блажит, а
— Ко мне! — твердо скомандовал я, когда до них оставалось метров десять.
Собака и Пистон вскочили и оба подбежали ко мне.
Прихватив Пистона и Ильича, я повел их в соседний ряд. Решил, что поговорить мне с ними надо с глазу на глаз. Тут уже народ снова осмелел и из гаражей повысыпал. Любопытствуют, перехихикиваются. Кто-то даже Мухтарку подкормить пытается печенькой в клеточку. Несподручно здесь серьезные беседы вести. Я снова взял пойманных за шкирки и решил, что самое то будет в гараже Ильича укрыться, все странности и непонятки спокойно обсудить.
Но беглецы заартачились, и никак не хотели идти в гараж Ильича. Да что это такое? Главное, упрашивают — хоть, говорят, в отделение, а можно даже в медвытрезвитель оформить или бросить в терновый куст.
Это одна странность, а вторая — никто из них так и не мог пояснить мне вразумительно, с каких-таких пассатижей они дали дёру от меня.
Все это мне предстояло выяснить, но ведь не при людях же. Так что дезертиров я связал поводком в сцепку и повел караванчиком в гараж. По-другому они никак не хотели с места двигаться. Ну не натравливать же Мухтарку, людей жалко — смотрят ведь.
Мужички совсем поникли, даже пиво не просили меня забрать и лещиков прихватить, что по наследству остались их ушлому собрату. Тот, поняв, что к нему претензий нет, и драгоценный напиток остается с ним, пить уже не торопился. Чинно сел на раскладной рыболовный стульчик, шелушил рыбку и щурился на солнышко, провожая взглядом уходящий вдаль соседнего гаражного ряда «невольничий караван».
— Отпирай, — приказал я Ильичу, снимая с него поводок, когда мы дошли до его гаража.
— Ключей нет, начальник, — повесил он голову и даже хотел честную слезу пустить, но выжать не смог.
Только зря морщился да жмурился.
— Где они?
— Профукал где-то… Чесслово!
Что-то они темнят, почему не хотят в гараж пускать? Можно, конечно, и здесь в тенечке переговорить, но это уже дело принципа.
Я поднял обломок кирпича и протянул Ильичу:
— Сбивай замок, все одно его теперь менять, раз ключи посеял. Бей, сказал!
Тот вздохнул, пожевал губу, помялся и вытащил из кармана связку ключей на замасленном до мазутного цвета шнурке. Стал отпирать.
— Ну вот, — подбодрил я. — Другое дело… Нехорошо советскую милицию обманывать. Она же вас стережет. Чой-то вы там такого в гараже прячете? А?
Как только навесной замок был скинут, я первым вошел в гараж. На расстеленной брезентухе стоял красавец телевизор «Сони». Большая редкость для нашего Зарыбинска. Можно сказать, штучный экземпляр. Сто пудов, еще и цветной. Выглядит почти как новый. Поверхность — черный перламутр, ни царапинки, ни пятнышка — мушки свадьбу не играли.
— Так это вы телек сп**дили?! — грозно обернулся я на гаражных бегунов, те лишь втянули головы, что черепашки. — А ну рассказывайте, как дело было…
— Прости, начальник… — шмыгнул носом Пистон и поскреб виновато щетину. — Мы идем, глядь, телек на лавочке стоит. И, главна-ча, ничейный. Представляешь? Ну, мы его это… И понесли, понесли… Сами не заметили, как в гараже очутились. Наваждение какое-то.