Начало нас

Джеймс Лайла

Поэтому каждый день я пытаюсь заставить ее говорить. Будь то завязывание случайных разговоров или подкуп зефиром. По какой-то причине Наоми думает, что не может говорить ни передо мной, ни перед нашей мамой.

— Я сегодня сделаю две косички, ладно?

Она молча кивает, и я продолжаю выполнять свою задачу. Наоми открывает свой сборник рассказов, лежа на коленях, и, просмотрев картинки и слова, переворачивает страницу.

— Хочешь, я прочту тебе эту историю?

Она издает тихий выдох, который, как я знаю, на ее языке звучит как

счастливый вздох. Она возвращается к первой странице, а я начинаю с рассказа, продолжая укладывать ей волосы.

Мне не нужно просматривать страницы. Я запомнил эту историю наизусть, так как читал ей ее с года. Принцесса на горошине. Это ее любимая история, наряду с «Русалочкой».

Это были ее сказки на ночь, когда она плакала всю ночь, и единственное, что ее успокаивало, это то, что я читал ей. Наша мама однажды сказала, что Наоми, должно быть, мой голос показался успокаивающим. Мне нравится эта идея.

Мне нравится знать, что я могу ее успокоить, хотя наша мама этого не делает.

Не потому, что она не может.

Это потому, что она не хочет пытаться.

Я перевожу взгляд на ее спящую фигуру в нескольких футах от нас. Она стоит на другой стороне, где к стене прислонен двухспальный матрас. Мать должна быть заботливой, источником любви и ласки для своих детей. Хэдли Эйвери не является таковой.

— Ох, черт возьми, заставь ее остановиться!

Я качаю свою младшую сестру на руках, пытаясь заставить ее перестать плакать. Она уже несколько часов плачет и кричит во все горло, и ничто не может ее остановить. Я менял ей подгузник, предлагал молока, пытался уложить спать — но она не перестает плакать.

— Ей может быть больно, — шепчу я, совершенно напуганный одной лишь мыслью о том, что Наоми причиняет боль, и тем фактом, что я не могу ей помочь. Я ее старший брат; Я должен удовлетворять ее потребности. Я всегда так делал…

Но прямо сейчас…

Я не знаю, что делать.

— Нет! — Наша мать рычит, пробираясь через комнату нашего очень маленького жилого помещения. Она роется в нашей одежде, но я почти не обращаю на нее внимания. — Она просто чертов ребенок!

Я держу Наоми на сгибе руки, крепко прижимая ее к груди. Ее крошечное личико сморщилось, губы сжались в сильном крике.

— Ей всего семь месяцев, — говорю я, защищаясь.

Наша мать нетерпеливо фыркает и возвращается к матрасу. Она поднимает его, издает возмущенный звук, прежде чем снова бросить матрас. Она сделала это уже три раза, и у меня ужасное ощущение, что я знаю, что она ищет.

Ее кулаки сжаты, и я вижу яростные линии ее застывшего тела.

Мои пальцы касаются щеки Наоми, и я смахиваю ее слезы. Она смотрит на меня, ее темные глаза полны слез. Она икает и всхлипывает, и клянусь, мне разрывается сердце, когда я вижу ее в таком состоянии.

— Что ты ищешь?

— Деньги, которые я хранила под матрасом.

Пора сорвать пластырь.

— Мне нужны

были они, чтобы купить ей молока.

— Это был мой последний запас, — шипит мама, ее глаза темны и дики. Безумные. — Мне нужны были эти деньги, ты придурок!

Наоми это нужно больше, но я предпочитаю не произносить эти слова вслух.

Я знаю, когда нужно промолчать.

Агрессия волнами накатывает на нее, когда она проводит пальцами по волосам. Я боюсь, что она собирается вырвать их.

— Надо было избавиться от нее, когда у меня была возможность, — бормочет она под нос, и меня словно ударяют по кишкам. —Теперь это просто еще один бесполезный рот, который нужно кормить.

Что?

Моя рука сжимает Наоми.

Должно быть, я ослышался.

Она не ласковая и иногда может быть грубой. Но она не жестока. Эти слова не могут принадлежать ей. Я не верю в их жестокость.

Наоми плачет сильнее.

Моя грудь болезненно сжимается.

Я думаю…

Меня сейчас стошнит.

— Заставь ее остановиться! — моя мать кричит.

Я кидаюсь вперед, мои ноги движутся прежде, чем я успеваю остановиться. Выбегая из трейлера, дверь за мной захлопывается, но я не перестаю бежать, пока не оказываюсь достаточно далеко от трейлера, пока мои легкие не горят, а тело не устает.

Наоми тихо лежит у меня на руках, и я подношу ее ближе к своему лицу, прижимая ее влажную щеку к своей.

— У меня есть ты. Обещаю, я с тобой.

Я никогда не отпущу ее.

Никогда.

Думаю, я помню время, когда она была хорошей матерью — заботливой и защищающей, милой и терпеливой. Но, возможно, то время было всего лишь иллюзией, которую я создал в своей голове.

Закончив с прической Наоми, я похлопываю ее по голове.

— Хорошо, готово. Встань и дай мне посмотреть.

Она делает это и заставляет меня еще больше радостно кружиться. Две ее косички немного неряшливы, но мне кажется, с ними она выглядит еще милее.

Наоми поднимает руки над головой, и ее круглый маленький животик высовывается из-под рубашки. Рубашка, которая ей сейчас мала. Я мысленно отмечаю, что завтра нужно сбегать в комиссионный магазин. Я должен быть в состоянии найти что-нибудь дешевое.

Я смотрю на свою выцветшую рубашку. Дети в школе издеваются надо мной —трейлерный мусор, говорили они, хихикая, когда я проходил мимо, — но теперь я к этому привык. Мнение незнакомых людей меня больше не волнует. Меня волнует только то, что думает обо мне моя сестра, а для нее я - истребитель драконов.

Это единственное, что имеет значение.

Я знаю, что не могу позволить себе купить одежду для нас обоих. Не с теми небольшими деньгами, которые я получаю, работая неполный рабочий день на свалке. Кенан не платит мне так много. Того, что я получаю, едва хватает, чтобы накормить нас хлебом и сыром. Я позаботился о том, чтобы тщательно спрятать деньги от матери.