Начало пути
Шрифт:
Я оглядел окружавшую меня толпу. Рассмотрел лица и принял решение. Ранее я тоже размышлял о бессмысленности собственного инкогнито. Но именно разговор с «эстами» убедил меня в правильности решения придать себя огласке. Аниран должен стать для этих людей Прометеем! Они должны знать, что он есть. Что он существует. Что все те сказки, все те пророчества, которыми их пичкали, не врали. Каждый житель страны — не только крестьяне этой деревни — должен узнать, что аниран пришёл. Каждый должен получить возможность его увидеть, услышать его речи и не испытывать сомнений в его дальнейших поступках.
Я принял решение приступить к популяризации самого себя.
—
Как делал уже сотни раз, я сжал кулаки и продемонстрировал свою избранность.
Толлен отшатнулся, взмахнул руками и упал на задницу. Послышались визги баб, крики мужчин, плачь детей. Кто-то заголосил нараспев. Жители деревни один за другим принялись падать на колени.
— Аниран не оставит вас, — чуть более спокойно заговорил я. — Он не будет праздно дожидаться конца. Он сделает всё, что потребуется. Он доберётся до столицы и покажет себя королю. И тогда никто больше не посмеет отобрать у вас урожай… Но и вы не должны опускать руки. Не миритесь с судьбой, не отчаивайтесь. Вспахивайте поля, засевайте их. Трудитесь ради себя и ради тех, кто не сдался. И не отказывайте в приюте тем, у кого не осталось сил бороться за свою жизнь. Сообщите им, сообщите всем — аниран пришёл! Он станет милихом. Он спасёт вас.
Моя короткая торжественная речь перед таким количеством ошалевших зрителей далась на удивление легко. Мне не впервой было толкать высокопарные речи. В прошлой жизни я был тридцатилетним капитаном футбольной команды и часто более молодым партнёрам прочищал мозги. Многие из них слушали, раскрыв рты. Я знал, что сказать и как сказать. В этом мире — это был мой первый опыт. Но я знал, что хочу донести до этих людей и сказал об этом. Мне было важно, чтобы они мне поверили. Все идеи смирения, все призывы к непротивлению воле божьей я собирался разрушить до основания. Смирение убивает дух. Смирение лишает мотивации. Смирение уничтожает радость бытия. Из-за поганых идей смирения опускаются руки. Я видел это своими глазами, когда смотрел на бедных крестьян, у которых не осталось сил сопротивляться. И я собирался уничтожить это смирение собой. Анираном, который будет пробуждать волю к жизни у других.
Когда я закончил, в ответ услышал лишь молчание. Я смотрел на лица крестьян, видел освещённые светом факелов глаза и старался встретиться взглядом с каждым. Затем вновь сжал кулаки, убрав оружие.
Первым пришёл в себя Каталам. Он стал подле меня и тоже уставился на молчаливую толпу. Но разумность моего поступка он не поставил под сомнение.
— Аниран, — тихо обратился он. — Они шокированы. Они никак не ожидали, что надменный примо окажется посланником небес. Но когда они всё поймут, поспешат поделиться новостями. Скоро о тебе узнают все.
— В этом весь смысл, — сказал я ему. — Ваша страна гниёт. Я решил, что стану символом, вера в которого поможет ей возродиться. Чем раньше обо мне узнают, чем больше людей обо мне узнает, тем лучше. Это значит, они перестанут чувствовать себя обречёнными.
— Боюсь, святые отцы этого не оценят, — хмыкнул он. — У них есть власть. У них есть армия. И самое главное — у них есть золото.
— Об этом поговорим, когда окажемся в столице. Если ваш король ещё не впал в старческий маразм, я всё ему объясню. И тогда он поверит мне, а не вашим духовным пастырям, которые только вредят. Которые лишь ускоряют вымирание.
— Аниран! — громко воскликнув, ко мне на коленях подполз
Я вырвал руку, крепко сжал его плечи и приложил немало усилий, чтобы помочь подняться.
— Не надо этого, Толлен, — строго сказал я. — Я ещё ничего не сделал. Но обязательно постараюсь.
— Аниран, — вновь прошептал он, подозрительно шмыгнув носом. — Неужели ты пришёл?
После этих слов, плотину будто прорвало. Я вновь вынужден был наблюдать картину, которую наблюдал ранее. Не поднимаясь с колен, ко мне ползли люди. Они рыдали, тянули руки и пытались прикоснуться к грязным сапогам. Так что пришлось этот цирк прекратить. Притом очень быстро. Я принялся командовать не хуже, чем Каталам. Быстро привёл в чувство всех солдат и приказал помочь анирану. Толлен оклемался быстрее всех и подсобил. Он поднимал с колен людей, некоторых особо впечатлительных слегка бил по щекам, а бабские истерики прекращал чуть более грубо.
Когда с явлением анирана народу все смирились, я сказал, что желаю отдохнуть перед долгой дорогой. Ночь на дворе, как бы. И категорически отказался погостить в деревне ещё хотя бы пару дней, не говоря уже про декаду. Мой путь в столицу и так затянулся, и я не хотел терять ни дня. Взволнованный Толлен попросил не побрезговать и дать ему возможность пополнить наши запасы более разнообразной пищей. Он честно признался, что они поскупились. Скрыли в погребах солонину, чтобы не продавать её надменному примо. И теперь он хочет загладить вину. Я разрешил, и он утащил за собой в закрома десятников — Вилибальда и Умтара.
Каталам же вызвался проводить меня в гостевые покои.
— Аниран, — обратился он ко мне, пока мы шли. — Расскажи всё же, что ты увидел там. Это действительно «эсты»?
— Да, Каталам. Ими командуют двое: бедолага с изуродованным лицом и молодой красивый парень. Тот, что с изуродованным лицом, оказывается примо. Примо Тантал. Он выглядел просто жутко: щёки разрезаны, сквозь них видны зубы, шрамы по всему лицу. И самое главное — нет языка. Бр-р-р-р, ужас… Ты же говорил, что у вас не принято клеймить вырыванием языка. Что за твари могли так поступить?
Сотник насупился и почесал головешку.
— Примо Тантал?
— Так сказал молодой парень. Ты знаешь кто это?
— Знаю. Он был первым помощником эстарха Элиана. Первым поверившим в него. Зажиточный примо из Валензона, который пожертвовал ради эстарха всем… Его взяли живым во время резни у Восточных врат. Заточили в темницу, долго измывались. Но он всё выдержал… Ты хочешь знать, кто с ним сотворил такое? Жители. Жители столицы. Полуживого примо Тантала прогнали через толпу. И именно жители столицы лишили его языка, — Каталам шёл молча некоторое время, а затем тяжело вздохнул. — Я думал, он умер. Его бросили умирать за воротами у бедных лачуг, в которых теснились самые отчаявшиеся и потерянные. Я помню, храмовники смеялись, что к утру от него не останется даже костей — бродяги за ночь обглодают его.
— Ваш мир просто ужасен, Каталам, — я еле выдавил эти слова сквозь плотно сжатые зубы. — И это только цветочки. Что произойдёт с вами через десять зим? А через двадцать? Я должен что-то предпринять…
— А они? «Эсты». Что тебе сообщили? — Каталам поспешил разогнать мою злость.
— Они не тронут ни меня, ни вас. Как и вы, они мои защитники. Они будут идти следом и защищать меня… Но это ещё не всё. Молодой парень сказал, что какой-то недруг ждёт меня в столице. Он знает обо мне, потому что об этом рассказала птица.