Начало пути

Селютин Алексей Викторович

На мгновение я удивился. Мне показалось, что Каталам иронизирует. Что надо мной подшучивает.

Я посмотрел на него с прищуром. Он, впервые на моей памяти, рассмеялся.

— А было бы здорово, если бы сирей мог разговаривать. Но, к сожалению, чудес на свете не бывает. Чудо — лишь анираны. Да и то не от мира сего…

— Ты чего, Каталам? — я улыбнулся в ответ на его смех — так он был заразителен. — Ты хорошо себя чувствуешь?

Внезапно послышался громкий протяжный свист.

— Тпру-у-у-у! — раздался голос Умтара. — Стоять!

— Ну что там ещё? — недовольно проворчал сотник

и высунулся из окна. — Что такое, Умтар?

— Впереди что-то странное, — отчитался тот и кнутом указал перед собой. — Взгляни.

Вместе с Каталамом мы выбрались из кареты.

Мощёный белым камнем тракт с двух сторон сжимал в своих объятиях сплошной хвойный лес. Я даже не обратил внимание, когда этот лес начался. Расслабившись сидел в карете и в ус не дул. Сейчас же я рассмотрел не только океан самых обыкновенных елей по обе стороны от тракта, но и хаотичное нагромождение этих елей посреди тракта. В паре сотен метров впереди путь перекрывали поваленные деревья.

Я нахмурился: что-то ёкнуло у меня в груди, когда я осознал, что дорога перегорожена. Никогда в жизни деревья не ложатся сами по себе таким странным образом. Явно кто-то постарался.

— Дым! — воскликнул Вилибальд, указывая на зелёные кроны справа. — Чёрный дым.

Над кронами плыло чёрное кольцо дыма. Сквозь частые толстые стволы я рассмотрел оранжевые всполохи; где-то в глубине леса виднелись огоньки костров.

— Там кто-то есть!

— Это сигнал, — уверенно произнёс сотник и выхватил меч из ножен.

Шелест металла сопроводил протяжный крик. Но это не Каталам кричал. Кричали где-то в чаще. Там кто-то заголосил, а затем просвистел. Незнакомому свистуну ответили: десятки, а может сотни человеческих голосов одновременно зарычали и ухнули: «И-и-ха!».

— Что за…

— В карету! Быстрее! — Каталам подхватил меня под руку и принялся запихивать внутрь. — Дым… Сигнал… Засада.

— Что?

— Разворачиваемся. Быстрее! Назад к ближайшей деревне. Укроемся за частоколом.

Я растянулся на полу кареты, когда Каталаму всё же удалось меня затолкать. Вилибальд щёлкнул кнутом, дёрнул поводья и принялся разворачивать громоздкую карету прямо посреди тракта. Лошади фыркали, ворочали мордами и поддавались с трудом, словно испытывали дикий страх перед странными криками, которые и не думали прекращаться.

— Осторожнее! Колесо! — я услышал вопль Иберика, и в тот же момент карета замерла. Я выругался, наконец поднялся с пола и выбрался обратно на тракт.

Одна лошадь в упряжке лягалась и не подпускала к себе никого. Левое заднее колесо немного треснуло и грозило развалиться на две части от малейшей вибрации.

— Быстрее! Что вы копаетесь? — прошипел Каталам, спрыгнул с подножки и ринулся на помощь Левентиру и Авледу, которые пытались укротить перепугавшуюся лошадь. — Вручную давайте. Приподнимите сзади и разверните. Быстрее!

— Отец, — Иберик уже успел обнажить оба меча и одним из них указал в противоположную сторону тракта. — Они спешат.

Иберика услышал и Каталам, и солдаты, и я. Мы одновременно повели головами и увидели приближающихся всадников. Двух всадников, рысью скачущих по тракту. А за ними, словно играя в салочки и безуспешно пытаясь догнать, спешили пешие воины.

Знакомые молчаливые воины.

— Тоже вижу, что торопятся, — нахмурил брови я.

Каталам проворчал:

— Не угрожают, не угрожают… Поди пойми их. Раздери Фласэз этих «эстов»!

— Погоди, Каталам, — остудил его.

— Чего «годить»? Засада впереди, и ещё эти сзади. В лесу кто-то. Будто сговорились… Значит так! Дайте анирану лошадь! Будет прорываться! Займите места рядом с ним…

— Угомонись, Каталам! — повысил я голос, не только, чтобы его действительно угомонить, но и чтобы перекричать вопли, несущиеся из леса. — Они обещали, что будут мне верны.

— Собьют стрелой тебя раньше.

— Надо в лес уходить, отец…

Внезапная тишина оглушила нас всех. Жуткие вопли затихли так же резко, как и начались. Вновь можно было расслышать беспокойный щебет птиц и цоканье копыт позади. Затем раздался гулкий удар. Будто изо всех сил ударили по барабану. Затем ещё несколько. В небо ушёл очередной ком густого чёрного дыма. Странной мелодией захрустели сухие иголки и ветки, когда множество ног торопливо ступали по ним.

В сотне метров перед нами из леса трусцой начали выбегать странные люди. Худые, измождённые, обнажённые по пояс и абсолютно лысые. Без единого намёка на волосяной покров на теле. Они бежали, бормотали себе под нос что-то неразборчивое и ритмично постукивали короткими мечами по деревянным щитам.

Я прищурился и растерянно наблюдал за ними. Зрение не подвело меня: я очень хорошо рассмотрел множество гладких лысин и голых торсов. Крепких торсов, молодых торсов, дряблых торсов и даже торсов с обвисшими брюхами. Некоторые из этих далеко немолодых людей с рыхлыми животами выглядели совсем нелепо. Они становились в центр быстро выстраивающейся линии, держали в руках самые натуральные рогатины и что-то угрожающе покрикивали.

В течение нескольких секунд человеческий поток из леса не прекращался. Лысое подкрепление не переставало прибывать. Люди выстраивались в ряды, занимали позиции перед поваленными деревьями и пресекли возможность пересечь тракт.

— Уже больше сотни, — выдохнул Вилибальд, нервно сжимая в руках арбалет.

— Кто это? — обратился я за разъяснениями к Каталаму. А затем увидел его напряжённое лицо, увидел желваки на скулах, увидел сурово сведённые брови и понял, что он точно знает кто это такие. И эти знания его совсем не радуют.

— Покаянники, — ответил тот. Лицо его было мрачнее тучи.

Такой ответ меня совершенно не удовлетворил. Пока лысые люди прибывали, я решительно потребовал объяснений, потому что ни о каких «покаянниках» ранее слыхом не слыхивал.

— Очередной культ, — тяжко вздохнул Каталам. — Очередной культ под крылом у церкви. Это покаявшиеся. Смирившиеся и принявшие кару Фласэза. Агрессивные и ревностные фанатики догматов смирения. Но ими движет не желание встретить приход триединого Бога, не желание преклониться перед анираном и устлать его путь цветами. Ими движет желание заставить покаяться ещё не покаявшихся. Заставить каждого признать греховность прежней жизни. Это, аниран, — безжалостные и фанатичные убийцы. Те, кем церковь готова пожертвовать и те, кто ради церкви готов пожертвовать каждым.