Начало
Шрифт:
Но жизнь то на этом не кончилась! Можно было, конечно, сесть в
инвалидную коляску и считать, что на этом все, накрыться белой простыней и медленно ползти на кладбище. Но это не для меня. Жизнь предложила мне такое испытание? Что ж, поиграем —ответил я. И играл. Никто не знал о моей болезни, ни в институте, ни после, когда пошел на работу.
Я просто привык к этой особенности своего организма и стал осторожным. У меня было все, что бывает у нормального человек, деньги, карьера, любимая девушка, но не было одного —здоровья! Я знал, что умру, до сорока лет с такой болезнью не доживают. Но и тут мне не повезло, меня украли работорговцы, и вот я уже шахтер и собираю астероиды с железоникелевой рудой при малой гравитации,
Но увы, везение никогда не бывает долгим, запомните это парни, и вот я свалился в пропасть с пятидесяти метров высоты. Здорового человек это бы убило, а я просто превратился в мешок гнилого жира, немного мяса и много переломанных костей. Спросите почему? Ответ прост.
Здоровые люди не умеют терпеть боль, а для меня это привычно. Для них каждый раз это трагедия, а для меня это нормально. Да, это больно, даже очень больно, да я умру — и что?!! Я все время жду эту чертову смерть, а она все никак не приходит, не факт, что и сейчас придет. А ей зачем? Ей наверняка интересно как долго я смогу терпеть мучения — сломаюсь или не сломаюсь? Я разговаривал однажды с одним известным профессором насчет моей болезни, тогда он сказал мне одну странную фразу:
— Мы мало что знаем о человеческом организме. Иногда просыпается в нем такое, что волосы у тех, кто это видит, встают дыбом. Тот, кто считает человека, законченным продуктом, тот дурак. Человечество постоянно примеряет на себе все, что было у наших предков — мы называем это атавизмом. Но термины ничего не значат, они просто констатируют факт, а он говорит только об одном, что-то просыпается в нас, а что – мы не знаем. Твоя болезнь, молодой человек, это то неизвестное, что идет из глубины веков. Никогда не задумывался над тем, почему космонавты мгновенно привыкают к невесомости? Поверь, адаптация к невесомости происходит за несколько часов, а потом начинает происходить с нашей точки зрения странное – кальций вымывается из костей, и они становятся хрупкими. И когда космонавт возвращается на Землю на несколько месяцев он превращается в инвалида, у него хрупкие кости, они не могут терпеть нагрузки –не видишь ничего похожего с тем, что происходит с тобой?
Я увидел, хоть ничего и не понял, но на всякий случай запомнил, а вдруг пригодится сказать что-то умное в веселой компании. И еще я понял, что не один такой, что это в принципе обычное явление, и я космонавт, который оказался на неправильной планете. И что я должен жить в невесомости. И вот мечта идиота исполнилась – я в космосе!
Моя мать, когда ей исполнилось сорок лет, впервые испытала приступ мучительной боли от одной неприятной и тоже генетической болезни, которая, слава богу, не передалась мне. Она собрала вокруг себя нас детей — всех троих и объявила:
— Дорогие мои дети, я скоро умру, поэтому на меня не надейтесь, двигайтесь по жизни дальше сами.
И прожила после этого еще сорок девять лет в непрекращающихся мучениях. Ей не помогало ни одно обезболивающее лекарство, даже самое редкое и дорогое, не помогали и наркотики, морфий, героин – она просто терпела боль и ждала смерти. А мы жили, глядя на нее. Вот у нее я и научился этой иронии к себе. Самое главное –не жалеть себя, и все будет нормально. Кто себя жалеет, того убивает самое легкое и несерьезное испытание. Я, как моя мама, думал, что не доживу до двадцати лет, но вот мне уже тридцать, и я свалился в пропасть с высоты метров пятьдесят или больше, и я жив. А еще у меня снова возникло ощущение, что я попал негру в задницу. По крайней мере очень на это похоже – темно, больно и страшно. Правда, я знал, что терпеть мне недолго, воздуха осталось максимум на десять минут, а потом умру от удушья. Как там у Высоцкого?
СпаситеУж лучше на свете, но я в темноте. А потом я услышал какой-то шелест и шорох множества приближающихся ног. Моя кожаная маска на лице все-таки сумела убрать кровь с лопнувших капилляров глаз, и я смог рассмотреть окружающий мир пусть в красноватом, но все-таки свете. И я разглядел множество теней, который приближались ко мне, причем двигались они и по каменному полу и по стенам, и по потолку. Я с трудом повернул голову, чтобы рассмотреть место, где мне суждено умереть. Это был какой-то зал, над моей головой терялась в темноте какая-то шахта, в которую я упал. Возможно когда-то там ходил лифт, а потом кто-то устроил в ней ловушку для непрошенных гостей. И попалось в нее немало – вокруг меня лежало немало трупов в металлических скафандрах, причем, как я понял, это те же трехметровые рогатые создания, которые напали на базу. Им не повезло,
мне тоже. У всех этих существ были разбиты или проломлены шлемы чем-то острым, а потом кто-то съело их всех, причем у меня возникло странное ощущение, что сначала кто-то влил в скафандры свой пищеварительный сок, а потом просто высосал. Неплохие, наверное, консервы получились. Из разбитых шлемов на меня смотрели пустые глазницы черепов, выскобленные начисто. И еще там валялись другие скафандры, и соответственно в них находились другие скелеты – вероятнее всего защитников базы, но разглядеть я их не мог.
А потом надо мной зависли огромные мохнатые ноги, к моему лицу приблизились гигантские фасеточные глаза и стали меня разглядывать.
– Нравлюсь? – прохрипел я. –Правда, красавчик?
Я смотрел в эти темные огромные фасеточные глаза и не боялся. А чего бояться, если передо мной сама смерть? Сейчас она поцелует меня, и боль уйдет навсегда. Господи, как часто я просил ее, чтобы она пришла? Миллион? Миллиард раз? Это же только в европейской мифологии смерть предстает в виде скелета, в темном одеянии и с косой, но ко многим другим народам она приходила в виде огромного паука с белым крестом на груди.
А потом громадные фасеточные глаза поднялись, разглядывая что-то за моей спиной, и тогда я услышал тяжелые шаги и странный шорох, словно что-то волочили по каменной земле. Если до этого я считал, что меня пришли сожрать гигантские пауки, потому что каждый был не меньше трех метров высотой, то паучиха, которая появилась из темного коридора, была явно гораздо больше десяти метров. Почему я решил, что это паучиха? Да все просто, за ней волочился гигантский яйцевод. Она была самым настоящим громадным монстром, у нее каждый глаз был больше моей «тойоты». Паучиха доползла до меня, и наклонилась надо мной, внимательно разглядывая. Для меня это уже не походило на смерть, это больше выглядело, как возмездие. Впрочем, какая разница? Ей же достаточно просто наступить на меня, и все –финита ля комедия под названием жизнь.
– Древний? –прошелестел голос за глазом. –Это ты?
– Почему бы нет? –прохрипел я. – Кем меня только не называли? Пусть будет древний, только убей меня быстро.
– Древний, -прошелестел голос. – Рада видеть тебя снова.
Глаз поднялся, и я услышал тяжелые уходящие шаги и шорох волочащегося по камню яйцевода.
– Эй, – прохрипел я, захлебываясь подступающей к горлу кровью. –А как насчет милосердия? Подари мне легкую смерть, ты – ходячая фабрика по производству яиц…
И услышал исчезающий шелестящий голос.