Начало
Шрифт:
– Перемолвится бы конфидентно.
Я показал красному от стыда Харлову кулак, после чего направился в дом коменданта. Молодые казаки пошли за нами.
– Обождите тута – Перфильев ткнул пальцем в сторону завалинки у крыльца.
Мы уселись в кабинете коменданта, Максимова принесла нам медового взвару.
– Откушайте, для здоровья.
– Спасибо, Машенька! – я отпил из кружки, живительное тепло побежало по пищеводу и желудку.
Девушка ушла, а Перфильев отставив взвар, принялся докладывать.
– По твоему слову, Петр
– Что за свеи? – удивился я.
– Ну как же… После полтавской битвы царь Петр Лексееч повелел пленных свеев поместить к нам, на Урал… А господин Татищев выхлопотал им разрешение женится на наших девушках без перемены веры. К нам на линию попало около тысячи человек.
– Так это…
– Ихние внуки! Все молвят по свейски, знают европские обычаи – старики ихние за тем строго следили.
– А они значит, лютеранской веры…
– И что ж? Пущай молятся как им удобно – Перфильев хитро на меня посмотрел. Он же старовер. Теперь все ясно.
– Про дедов не скажу, а папаши их боевые были. Многие участвовали в Хивинском походе князя Бекович-Черкасского…
– Так тот же похоже плохо кончился.
– Да – казак тяжело вздохнул – Побил хан наших то. Зря Бекович разделил армию на отряды. Обманули неверные.
– Ладно, то дело старое, давай о свеях. Сколько их?
– Ровно три десятка. Но я пошлю весточку в Гурьев и Яицк – глядишь еще приедут.
– Лысову с Шигаевым напиши – распорядился я – С ним тоже изрядно казаков ушло.
– Дельно – покивал Перфильев – Так что? Приставляю учиться?
– И поскорее! Даю им три месяца, чтоб по польски и немецки начать размовлять.
– Чеснов не только французский ведает, но и английский.
– Ему приставь сразу пять человек. Пущай учит. И вот еще что… Странный какой-то этот Чеснов. Прикажи последить за ним. Только тишком, не спугните.
– Буде сделано.
По пути в Чистополь я трижды приказывал делать длительные остановки и проводить учения. Полки выстраивались в поле друг напротив друга, сходились и обстреливали холостыми порядки условного противника. Конница пыталась зайти в тыл или во фланг, маневрировала по звукам штабной трубы. Роты и полки организовывали карэ. Дважды поднимали вверх воздушный шар. В последний раз – вверх слезно упросился Коля Харлов. По моему совету он брал с собой подзорную трубу и умудрялся на морозе писать коротки записочки о диспозиции войск, после чего кидал их вниз с камнем, обвязанным цветной тканью.
Также тренировал развертывание батарей и постройку редутов. «Арапчата» учились быстро долбить мерзлую землю, насыпать фашины из плетеного ивняка.
Солдаты не ворчали, не ныли – энтузиазм был на высоком уровне. В массы пошла песня «Бьют свинцовые ливни». Несколько заводчан, владеющих духовыми инструментами, балалайками и барабанами сложили небольшой оркестр. Музыка его вызывала вопросы – ансамбль редко попадала в такт – но народу нравилось.
– Откель слова песни? – поинтересовался я у Овчинникова.
– Ванька Почиталин тишком записал – хмыкнул генерал – Ты уж Петр Федорович, не серчай на него. Мы все помогали вспоминать.
– Так спросили бы напрямки – удивился я.
– Зачем отвлекать царя? – пожал плечами казак – У тебя поди мысли чичас государственные. О всей нашей земле думаешь.
– Так и есть – согласился я, решив пустить в массы еще несколько «революционных песен». В конце концов и в Интернационале можно переделать слова по текущую ситуацию:
«…Весь мир насилья мы разрушим До основанья, а затем Мы наш, мы Божий (!) мир построим – Кто был ничем, тот станет всем…».Последнее четверостишье я произнес вслух, едущий рядом на лошади Овчинников навострил слух:
– Новая песня?
– Чистополь! – к нам подскакали казаки передового разъезда, я дал шенкеля Победителю, радуясь, что можно не отвечать вопрос генерала.
На окраине города нас встречала представительная делегация. Возглавлял ее исполинского роста и богатырской стати бородатый мужик по имени Тихон Маленький. Плечи у него были широченные, а кудрявая голова не по корпусу маловата. Рядом с ним кряжистый Овчинников казался карапузиком. Темного сукна, перехваченная цветистым кушаком поддевка парня была туго набита мускулами. В каждый подкованный сапог его могли бы поместиться по мешку крупы. Словно вылитый из чугуна, Тихон Маленький давил ногами снег.
– Царь-батюшка! Надежа наша! – мужик поднес традиционное блюда с караваем хлеба. Мне даже не пришлось слезать с лошади, чтобы отломить кусок. В этот раз хлеб был душистым, вкусным.
– Акромя каравая – Тихон сунул блюдо румяным девкам – Прими от нас, Петр Федорович, саблю. В нашем городке живет искусный коваль…
Булатная сабля была изумительной работы. Рукоятка в густой позолоте, ножны серебряные с золотыми насечками, с вытравленным, покрытым эмалью и чернью сложным узором. Драгоценные камни, крупные и мелкие, были вкраплены и в рукоять и в ножны.
– Спасибо, дети мои, благодарствую, – сказал я, любуясь подарком – Эдакого клинка я ни у Фридриха Прусского, ни у турецкого султана не видывал…
Народ уважительно на меня посмотрел.
– Спаситель наш, Христос, рек:.
Вмешался толстенький попик из свиты Тихона, уставясь водянистыми глазами на саблю:
– «Не мир я принес на землю, а меч». Вот он – меч!.. Для истребления злобствующих, для защиты праведников.
– Истинно так – согласился я – Давайте ваших барей, будем пробовать меч.