Начало
Шрифт:
– Так нету никого – засмеялся Тихон – Разбежались все. Бургомистр первый смазал салазки.
– Так кто за него?
– Я в головах.
– И как народ? Не бунтует, не дерется?
– Не… они у меня все вот тут! – Маленький показал огромный кулак.
Эх, мне бы с сотню таких Тихонов – утихомирил бы мигом Россию.
– Жалую тебя бургомистром города, по-русски градоначальником – я похлопал богатыря по плечу – Веди в свои хоромы.
Сам Чистополь не производил впечатление. Состоял он из немудреных хибарок, среди которых, впрочем, высились и обширные, изукрашенные резьбой избы. Лишь
– Петя – Маша первая все изучила и прибежала ко мне, наклонилась ближе – Там грязно очень. Тараканы…
В доме и правда все носило следы разгрома и расхищения всего мало-мальски ценного, вплоть до дверных ручек, печных вьюшек и оконных стекол. Впрочем, присланные Перфильевым «арапчата» быстро привели разоренное гнездо бывшего бургомистра в некоторый порядок. Разбитые стекла окон были заменены промасленной бумагой и бычьими пузырями, исковерканные стены закрыты коврами, полы застланы волчьими и медвежьими шкурами. Но поправить полуразрушенные печи было немыслимо, и поэтому в комнатах было холодно и дымно.
Со сложившейся ситуацией меня примирил ужин, приготовленный в полевых кухнях, а также теплый бочок Маши, к которому я прислонился после еды в спаленке.
– Устал, Петенька?
Я лишь тяжело вздохнул.
– Вся усталость впереди – матрас набитый духовитой травой так и манил, поэтому я лег навзничь. Внезапно девушка подобрала полы голубого платья, села на меня сверху в позе амазонки.
– Петя, ты меня любишь?
Черт, как не вовремя. Голова болит от чада, под окном гудит насыщенная войсковая жизнь.
В крови горит огонь желанья, Душа тобой уязвлена, Лобзай меня: твои лобзанья Мне слаще мирра и вина.Я прибег к испытанному Пушкину, но сегодня это не сработало.
– Лобзаться будем потом – покраснела Максимова – Ночью. Сейчас стыдно!
И это говорит человек, который пришел ко мне сам ночью. А сейчас совершенно неприлично «оседлала». Впрочем, позу наездницу я сам показал девушке совсем недавно. Ей понравилось.
– Маша, а ты написала отцу письмо? – я решил сменить тему во избежание конфуза с объяснениями в любви – Он же с ума сойдет.
– Написала, но не было оказии в Оренбург.
– Я пошлю фурьера. Надо сообщить Татьяне Харловой, что ее брат сбежал с нами.
– И он тоже?
– И он тоже.
– Петь!
– Ммм?
– А можно я тоже полетаю на шаре?
Открываю глаза, удивленно смотрю на девушку. Крылов пытался подниматься в один из безветренных дней. Но шар начал дрожать, раскачиваться и мы от греха подальше спустили его.
– Это тебе что? Игрушка? А я содержу ярморочный балаган?
– Петенька, ну пожалуйста! Я легкая! В половину от майора Крылова – Максимова прижалась ко мне, поцеловала в шею, потом в ухо. И это девушка, которая лежала в первый раз у меня в кровати зажмурив глаза??
– Я подумаю… Не сейчас.
Первое правило царя.
Приподнимаюсь, засовываю руки под милые розовые панталончики красавицы. Сжимаю приятные округлости. Тоже впиваюсь поцелуем в точеную шею. Девушка стонет от страсти и наша ночь начинается вечером.
Глава 16
– Мишка, Мишка, слыхал? На Яике царь объявился! – седобородый, в лаптях, крестьянин прижался к ограде Летнего сада, пытаясь разглядеть столы с угощениями.
– Как же, как же… – его мелкий, юркий сосед в армяке, перевязанном веревкой, работал локтями, чтобы тоже отвоевать себе место у ограды – Петр Федорович, божьим чудом спасшийся от Орловых. Весь Питер гудит о сем.
Толпа шумела, волновалась. С разрешения генерал-полицмейстера Волкова купец Барышников объявил в Летнем саду всенародный пир. В честь дня тезоименитства императрицы Екатерины.
Засыпанный снегом сад был расчищен от сугробов. Отпечатанные в академической типографии пригласительные объявления запестрели по всему городу. Начало пиршества назначалось на 2 часа дня. Народ спозаранок повалил толпами к Летнему саду. Сбежавшиеся люди приникли к железной решетке и с жадностью глазели – каковы заготовлены в саду припасы. В полдень с верхов Петропавловской крепости загрохотал по случаю царского дня салют в сто один выстрел.
– Мишка, Мишка, глянь: что это за диво такое? – указал рукой в середку сада крестьянин.
– А пес его ведает… Вот, ворвемся, так все высмотрим.
– Эх, деревня! – ввязался в разговор пожилой дворовый в потертой ливрее с позументами и в заячьей шапке – Ето зовется кит – в объявлении сказано о нем.
Действительно, среди просторной полянки на невысоком помосте разлегся искусно смастеренный огромный кит с загнутым хвостом и раскрытой пастью. Он внутри набит вяленой рыбой, колбасами, булками, кусками ветчины, а сверху покрыт цветными скатертями и задрапирован серебряной парчой. Справа от рыбы стоял огромный овальный стол окружностью в двести пятьдесят аршин. Он был завален всякими яствами, сложенными в виде пирамид: ломти хлеба с икрой, осетриной, вялеными карпами. Большие блюда с раками, луковицами, пикулями. На других полянках такие же, непомерной величины, столы с мясной снедью – говядиной, бараниной, телятиной.
Во многих местах сада бочки с водкой, пивом, квасом. Виночерпии, все как на подбор рослые бородатые красавцы в полушубках, высоких боярских шапках и белых фартуках, оглаживали бороды, перебрасывались шутками, ожидая возле бочек дорогих гостей. Были устроены качели, ледяные горы, карусели.
– Откель такое богатство у Барышникова? – все начали спрашивать дворового.
– Известно откель! Был в доверенных людях у главнокомандующего графа Апраксина. В прошлую войну. Ходит слушок, что Апраксин получил взяточку от Фридриха – дворовый гордо оглядел толпу, как-будто это он передавал взятку – И велел Барышникову граф доставить в Питер несколько бочонков якобы с селедками, а на дне каждого бочонка было спрятано золото. Тароватый Барышников об этом пронюхал, и, как прибыл из Пруссии в Питер, передал графине Апраксиной одни селедки, а золото же притаил.