Начало
Шрифт:
– Когда его похоронили?
– Две недели назад, во вторник. Я написала его отцу о том, что случилось, и он сразу же приехал. Бедняга! Он мне сказал, что Джим был его последним сыном.
– Где его похоронили? – спросила Бетони. Она думала: «Три недели назад, пятница, значит, это случилось третьего октября».
– Войдите в дом, – предложила ей миссис Пакл. – Я вижу, как вы расстроены. Для меня это был просто удар. Я только теперь могу более или менее спокойно говорить об этом.
– Спасибо, – сказала ей Бетони. – Я не стану вас больше утруждать. Скажите мне, где его похоронили.
– На
Бетони пошла прочь. Нет, благодарю вас. Со мной все в порядке. Кладбище Симсбери, у железнодорожного переезда. Ватерлоо! Пересадка!
Когда Бетони увидела кладбище Симсбери – акры и акры белого мрамора, это напомнило ей лунный город. Прямые, резкие линии, острые углы, казалось, угрожали и были похожи на нацеленные на вас ножи. Эта кричащая белизна парализовала ее чувства, обдавала холодом обнаженные нервы.
Дома, в Хантлипе, тихое старое кладбище покоилось среди зелени, и на нем отдыхал глаз. Каменные надгробья изготавливались из песчаника, и ветер и дождь вскоре округляли края камней. Они слегка оседали в землю, и по ним стелился плющ. В трещинах песчаника селились пчелы и шмели.
И в Истери, Мидденинге и Блэгге кладбища тоже были местом, где росли цветы и пели птицы. Люди, жившие неподалеку и работавшие на рядом расположенных полях, отдыхали там.
На могиле Джима (она долго искала ее) не было белого надгробья. Просто холмик темной земли, впитывавший в себя тихий, спокойный моросящий дождичек. Скоро этот холмик прорастет мягкой молодой травой и будет после этого вечнозеленым.
Бетони вышла с кладбища и долго еще шагала по району, где возвышались только дымовые трубы и охлаждающие воду башни-градирни. Там были расположены железнодорожные развязки и депо, отстойники вагонов и проходил небольшой канал. Дома в этом темном и неприятном районе сгрудились, тесно прижавшись друг к другу. Они стояли всюду, где только оставался кусок свободной земли, между электростанцией и газовым заводом, или окружали дымящуюся свалку. Дождь лил не переставая, усиливая неприятные запахи и испарения. Дождевые лужи воняли серой, в воздухе витал запах керосина.
Улицы были плохо освещены, и Бетони подумала о тех животных, крысах и паразитах, которые ползали и бегали по ним.
Ей также представилось, что если любопытный Бог поднимет вверх эти дома, ряд за рядом, то его взгляду представятся тысячи людишек, копошащихся внизу, как черви в куче компоста.
Темнота между домами не была просто отсутствием света – она обладала какой-то осязаемой текстурой. Казалось, что в этой темноте существовало и плодилось зло, разрушение и злая жажда мщения. Бетони это напомнило стаю ворон, что поднимается в небо, вдоволь попировав на трупе падшего животного. Казалось, это темная территория разума, разрываемого двумя враждующими силами – жаждой выжить во что бы то ни стало и жаждой саморазрушения. Эти силы главенствовали на улицах после наступления темноты – дома и пространства между ними несли разврат и болезни, но в то же время в них пульсировала и копошилась жизнь. Эта темная территория была одновременно и трупом, и разрывавшей его вороной.
Бетони от усталости уже просто падала и почти
Почти рядом с ней шагал какой-то мужчина. Бетони ускорила шаги, чтобы отвязаться от него, и несколько раз поворачивала на разные улицы, но он не отставал от нее. Бетони поспешила туда, где был свет и шум и проходил маршрут какого-то автобуса. Но мужчина упорно шел рядом, его резиновый плащ скрипел и шуршал в такт его шагам. Когда Бетони глянула ему в лицо, он начал ей улыбаться, обнажив зубы, которые были похожи на неровный частокол из золота и черноты.
– Эй, я смотрю, вы ходите по улицам, – тихо сказал он ей. – И я тоже прогуливаюсь. Мне так одиноко, может, нам стоит погулять вместе?
– Убирайтесь, – ответила ему Бетони.
– Ну-ну, зачем же так грубо. Не валяй дурака, малышка, ты уже столько времени заманиваешь меня.
– Убирайтесь! – повторила Бетони.
– Но вы же посмотрели на меня со значением, – заметил он, и протянул руку, пытаясь взять Бетони под руку.
На углу была расположена пивная под названием «О'Лири». Народу там было пропасть, и часть людей группами стояли на тротуаре. Мужчины увидели, что Бетони пытается вырваться из рук преследовавшего ее мужчины и загородили ей дорогу. А одна женщина завизжала от смеха и толкнула ее прямо в объятия нахала.
– Вы, парочка, вы что – поссорились? Ну-ка, поцелуйтесь и помиритесь!
Бетони ясно видела перед собой жуткие зубы – один черный, другой – золотой, один черный, а другой – золотой. На нее пахнуло смрадным дыханием.
– Пустите меня! Я его не знаю! Он пристает ко мне!
– Тогда другое дело! – сразу же пришла ей на помощь другая женщина.
– Эй, пропустите ее, вы, пьяные свиньи! Вы что, не видите, что она говорит правду! Бедняжка, она промокла до нитки! Эй, Квини, пропусти ее! А ты, Кларенс, ну-ка потолкуй с этим ублюдком!
Они остановили проходимца, и Бетони пустилась бежать. Она села на автобус, который повез ее к Пентинг-Харту. Бетони начала дрожать от холода – ее одежда была такой мокрой. Девушке пришлось крепко сжать зубы, ибо все ее тело ходило ходуном.
Когда она поднималась к себе наверх, мимо нее прошла Эдна.
Она зло посмотрела на мокрую одежду Бетони.
– Ходили на свидание к своему любовничку?!
В комнате Бетони нашла письмо из дома. Оно ей напомнило, что сегодня было двадцать пятое октября – день ее рождения. Ей исполнилось восемнадцать лет.
В этом году зима началась очень рано. В ноябре то стояли туманы, то ударяли морозы. В комнате Бетони не было печки, и по вечерам она очень мерзла. Миссис Брим обещала ей дать керосиновую печку, но проходили недели, а хозяйка даже не заикалась об этом. Когда Бетони напомнила ей, сказав, что, видимо, в конце концов придется купить печку самой, миссис Брим ответила, что не желает, чтобы потолок в комнате покрылся копотью.
– Мисс Изард, в гостиной всегда горит огонь, и вы можете проводить там все вечера.