Начало
Шрифт:
Оставив тщетные попытки ее утихомирить, тетя провела полчаса под дверью Майка, пытаясь уговорить его подвезти сестру. С моей комнаты было хорошо слышно, каким заискивающим, почти умоляющим тоном она его упрашивала и как холодно он ей отвечал. Но, к моему несказанному удовольствию, даже в тот день он не вышел из комнаты. А Николь до поздней ночи проревела у себя в комнате, проклиная мать, а заодно и Марджи, которая носилась рядом с ней, пытаясь задобрить вкусностями, от запаха которых у меня сводило желудок. На брата она не сказала ни слова.
Между этими тремя вообще были странные отношения. Николь была бесспорной любимицей матери, в то время как Майка обе явно побаивались. С тех пор, как я приехала, я почти не видела, чтобы он общался с кем-то из своей семьи. Большую часть времени он проводил, заперевшись в своей комнате. Я понятия не имела, чем он занимается в свое свободное время, но из подслушанных с окна слов Николь стало ясно, что он уделяет много времени чтению. Он никогда не участвовал в дискуссиях красных в школьном чате, и, честно говоря, мне не удалось понять, что он за человек. Он оставался для меня загадкой.
— Да, конечно, я прослежу, — донесся до меня слащавый голос тетки с глубины коридора, где располагался дядин кабинет. Я уже заметила, что льстивые нотки в ее голосе появлялись, когда ей требовалось кого-то задобрить, например, всех троих членов ее семьи. Но сейчас в лицемерной любезности она просто превосходила сама себя. — Да, я понимаю… Конечно-конечно. Дома мы постоянно следим, чтобы она хорошо питалась. Но вы понимаете, никогда не знаешь, какие глупости могут взбрести в голову девчонке ее возраста. Сегодня все помешаны на диетах. Моя Николь, например, постоянно старается пропустить ужин, потому что сегодня это модно, представляете? Но у нее такая прекрасная фигура, ей совершенно незачем худеть (я не удержалась и хмыкнула. Это она про ту Николь, у которой вместо ног два жирных окорока?) … Хорошо-хорошо, уверяю вас, что я этим займусь… Конечно, спасибо, что позвонили. Хорошего вам дня, господин фон Рихтер.
Я услышала, как яростно щелкнула на рычаге телефонная трубка.
— фон Рихтер? — услышала я недовольный голос своего дяди. — Что ему было надо? Что там Николь натворила?
— Нет-нет, Николь тут не при чем, — испуганно заверещала тетка. — Это снова эта мерзавка, — в ее голосе проступила злость. — Он утверждает, что она в столовую не ходит уже которую неделю. Опять повыделываться решила, отродье чертово. Говорила я тебе, не нужно было соглашаться! Сами они заварили эту кашу, самим надо и выпутываться. Мы тут ни при чем, а теперь расплачиваемся…
— Хватит, — рявкнул он, и она испуганно умолкла. — Не лезь, куда не просят! Лучше займись, чем тебе положено. И проследи, чтобы подобные звонки больше не повторялись.
Послышался звук переворачиваемого листа газеты, и в кабинете повисла угрюмая тишина. Тихо, словно опасаясь получить новое замечание, тетя тихо прикрыла за собой дверь и тут же увидела меня.
Ее некрасивое лицо исказилось от ярости. Она ринулась ко мне и со всей силы тряхнула.
— Неблагодарная дрянь, — зашипела она, волоча меня в сторону подвала, — трех ночей в подвале слишком мало, чтобы научить тебя послушанию! Теперь отправишься туда на все выходные!
От ее слов мне стало дурно. Еще двух дней в подвале я не выдержу. Горку барахла у стены, которая служила более-менее надежным убежищем от крыс, даже с натяжкой нельзя было назвать удобной постелью. Я то и дело задевала больной рукой острые углы ящиков и прочего мусора, стремясь устроиться поудобнее; из-за этого боль в руке разгоралась с новой силой, и о том, чтобы немного поспать, можно было забыть.
— Я устала, я хочу спать, — почти взмолилась я, зная, что шансов ее разжалобить у меня ноль. — Я больше не могу!
— А я тебя не спрашиваю, можешь ты или нет, — съязвила она, продолжая тащить меня за собой. — Я предупреждала тебя, что будет, если ты посмеешь что-нибудь выкинуть. На этот раз пощады тебе не видать. Уж я-то тебя проучу как следует.
— Пожалуйста… — мой голос сорвался.
Она резко повернулась. В ее прищуренных глазах засветилось злорадное ликование.
— Повтори.
— Пожалуйста, — послушно повторила я, ненавидя себя в этот момент.
Тетя ослабила свою хватку и с ехидной улыбкой посмотрела на меня сверху вниз. Я могла только представлять, какое удовольствие доставляет ей мой жалобный тон.
— А зачем, скажи на милость, мне тебя выпускать? Я пока не вижу, чтобы ты чему-то научилась. По-моему, еще пара дней в подвале пойдет тебе только на пользу.
— Я жалею о том, что сказала. Этого больше не повториться, я обещаю, — сквозь зубы пробормотала я.
Тетка сложила руки на груди, победно выпятив тяжелый подбородок.
— Наконец-то до тебя начало доходить, что к чему… Как и твоя никчемная мать, ты понимаешь только жесткую руку, — желчно произнесла она, вложив в свои слова целое море яда.
Ее слова меня укололи, но я промолчала, понимая, что могу лишь больше ее разозлить.
Она поджала губы, и сделала вид, что о чем-то раздумывает.
— Я может быть и поверила бы, что ты наконец образумилась… Если такое про тебя вообще можно сказать. Да твой учитель политологии только что звонил, — снова зашипела она. Тонкая жила, пересекающая ее лоб от линии волос до переносицы, угрожающе запульсировала.
Я попробовала возразить, что ничего не сделала, но она остановила меня взмахом руки.
— Мне-то все равно. Как по мне, ты не заслуживаешь ни крошки той еды, которой тебя кормят здесь и в школе. Но я не потерплю подобных звонков от учителей. Заруби это себе на носу.
Вот оно что. Значит, Карл фон Рихтер звонил, чтобы пожаловаться, что я не хожу в столовую. Какая ему вообще разница?
— Я исправлюсь, — произнесла я самым послушным тоном, на который была способна.
Тетка обвела меня недоверчивым взглядом, словно прикидывая, вожу ли я ее за нос. Но мой усталый, измученный вид ее убедил. Она выпрямилась.