Начинающий блоггер или месть бывшей жены
Шрифт:
Боже, я и не знала, что можно покраснеть еще сильнее. Ну, разве ни милота… Шкаф под два метра, натруженного гирями телосложения, заливается красным цветом, словно девица на выданье.
— Какая еще теща? — тут же среагировала Света, метая молнии направо и налево. Вот, вся в меня. Нет у нее этого, как мне недавно сказал Саша… покер-фэйса.
— Какая, какая, ну я, наверное.
Пришлось рассказать дочери, каким образом, все таки, Александр Дмитриевич заселился в мою съемную однушку.
— Как романтично, —
На этом общение с родственниками не закончилось. На следующие выходные Самородов повез меня к своей маме. Конечно, мы были знакомы, но, как будто, в другой жизни.
Ольга Ивановна проживала все в том же доме, где когда-то началась и моя собственная история. Она наотрез отказалась уезжать из квартиры после смерти Дмитрия Александровича — отца Самородова.
Мы подъехали к старенькому многоквартирному дому. Вот она и детская площадка, а вон там и мой балкон, с которого я бросала наполненные водой целлофановые пакеты прямо на голову Самародова.
Эх, были же времена!
На нашей лестничной площадке увидела дверь своей когда-то бездумно проданной квартиры. Конечно, дверь была давно заменена, как и окна. Вместо обычных стекол в деревянных коробках красовались белые стеклопакеты.
Вспомнила маму. Ее давно уже нет. И боль потери уже притупилась с годами. Только вот эта самая дверь напомнила мне о ней. О своем детстве.
Ольга Ивановна была очень рада нас видеть. Готовилась, судя по накрытому столу, несколько дней. Расцеловала и меня и сына. Усадила рядом с собой на диван, а когда уже половина разносолов было подчищено со стола, сунула мне в руки семейные альбомы.
Все детство Самородова, как на ладони.
Фотографии взбитого малыша кверху попой, ногами, руками, в общем, всем, что бывает в кадре на всех старых фотографиях.
В альбоме была и моя фотография. Точнее, наша общая с Самородовым. Улыбающаяся во весь свой рот, держу за руку явно сопротивляющегося молодого человека. Самородов еще не обладающий покер фэйсом взирал на меня с брезгливостью. Я в цветастом платье, с бантиками, продернутыми в косы, в белых носочках и босоножках. Конечно, фотография была черно-белой, но в моей памяти вспыхнули все яркие краски того платьица.
Я долго хохотала над этим снимком, сфотографировала его на телефон. Обязательно распечатаю и поставлю в рамочку.
— А знаешь, Мила, ты первая кого Сашенька ко мне привел, — поделилась со мной полушепотом Ольга Ивановна. — Я так рада, так счастлива. До внуков бы дожить.
Знакомая боль сжала сердце, да так больше и не отпускала.
Ведь единственным, чем я могу помочь уважаемой мной женщине обзавестись внуками это уйти.
— Мила, все хорошо? — раз в сотый поинтересовался Самородов.
— Да, просто устала, — в свою очередь
Я бы даже сказала, что не устала, а морально выжата до последней капли и теперь внутри все механизмы работали со скрипом и пробуксовкой. Постоянные мысли о том, что я просто эгоистичная одинокая баба, которая умышленно лишает мужчину счастья быть отцом семейства, разрушали меня. А что я могла предложить взамен? Себя? Да, где-то внутри ворочалась МилаШКа, говоря, что "себя" — это и так подарок судьбы для любого мужика. Только прислушиваться к этой темной составляющей имеет смысл, когда тебя предают. Тогда уж можно приглушить свою светлую сторону и дать команду "фас". А сейчас…
Я перевела взгляд на Самородова. Одной рукой он держал руль, во второй была моя ладонь. Он сжимал кисть, нет, не больно, надежно. Рисовал большим пальцем незамысловатые узоры. Почувствовав мой взгляд, повернулся. Улыбка скользнула по его губам, глаза же оставались серьезными, изучающими. Он еще крепче сжал ладонь, словно говоря, что никуда я от него не денусь.
Вернувшись домой, я ушла в ванную. Приняла душ, позволив себе всплакнуть под шум воды. Слишком расслабилась, слишком увлеклась, слишком полюбила…
Из ванны вышла, надеясь, что Самородов уже в постели. В смысле, прибывает в состоянии сна. Нет, он сидел на кухне, подперев голову рукой. Между бровей залегла морщинка, всегда возникающая на его лице под тяготами дум. Протянул ко мне руку, приглашая в свои надежные объятия. Подошла.
Последняя ночь это же не так много. Могу же я позволить себе хотя бы это? Я впитаю в себя каждую секунду. Сохраню в памяти каждое прикосновение. Чтобы потом упиваться этими моментами, марая носовой платок.
Самородов посадил меня к себе на колени, рассматривая, изучая лицо. Как будто, видит меня насквозь, знает каждую мысль, которая вплетается в общий депрессивный клубок.
Поцеловал. Крепко прижал к себе, мол, выбрось все эти мысли из своей головы. Пересадил меня на стол. Теперь наши лица с ним были практически на одном уровне.
— Посмотри на меня, — произнес Самородов своим хриплым шепотом, от которого я всегда покрывалась мурашками.
Только бы не разреветься.
Подняла глаза, встретившись с его изучающим взглядом.
— Мила, я люблю тебя.
О боже, нет, только не сейчас. Я не хочу. От этого только больнее.
Может быть, поддаться, сказать о своих чувствах. Накинуть лассо, своими словами о любви накрепко привязать его к себе. Нет, я так не смогу. Я слишком его люблю, чтобы позволить себе сделать это.
Притянула его к себе, поцеловала. Только так проявляя свои чувства. Развязала пояс халата, обнажаясь.
Самородов не стал требовать от меня заверений и клятв. Он прижался ко мне, целуя, гладя, лаская, доводя до исступления.