Национал-большевизм
Шрифт:
Что же касается методов советской восточной политики, то не нужно быть пророком, чтобы предсказать их неизбежное преображение, уже на наших глазах начинающееся. Оно повторит, в общем, эволюцию европейской политики Москвы: от Коминтерна к Наркоминделу. По мере стабилизации национальных сознаний у колониальных народов, естественно, придется переходить к чисто государственным способам связи с ними, помощи им, влияния на них. Просто потому что именно эти способы окажутся наиболее эффективны. Развитию этого процесса будет, вероятно, способствовать и непрерывное косвенное давление стабилизированного западного капитализма.
«Но, —
Острый, серьезный вопрос. Но, ближе в него вдумавшись, убеждаешься, что он далеко не так страшен, каким представляется с первого взгляда.
Не говоря о том, что даже и «словесно» львиная доля Союза географически занимается Российской Федеративной Республикой, — самая национализация Октября по существу своему есть процесс, конечно, весьма своеобразный и сложный. Он не есть реставрация старой императорской России и не может ею быть. Не может и не должен.
Национализация протекает многими каналами, по многим желобам. Идет культурно-национальное оживление народов России. «Интернационализм» сосредоточивается там, где ему и быть в данном случае надлежит: в сфере государственности. Москва — объединяющий государственный центр, и она зорко «стоит на страже». Ученые различают «государственную нацию» от «нации в культурном смысле», а эту последнюю — от «национальности». На наших глазах формируется советская государственная нация, а поскольку исторически и политически «советизм» есть русская форма, образ «российской» нации, — вывод напрашивается сам собой…
Но «культурно» — оживают «языки, сущие по всей Руси великой». И пусть оживают, освобожденные «интернационализмом». Вряд ли можно теперь настаивать на целесообразности «руссификаторской» политики петербургского стиля, стремившейся к непременному культурному обезличению государственно подчиняемых национальностей. Хорошо, когда происходит русение, а не «руссификация». Эти понятия нужно и нетрудно различать: первое органично и естественно, вторая механична и насильственна.
Правда, в настоящее время замечается чересчур уже резкая реакция против петербургского «империализма»: вместе с водой словно готовы подчас выбросить и самого ребенка из ванны. Но эта «готовность» заведомо теоретична и худосочна: не таков «ребенок»…
Нехорошо искусственно подавлять «языки». Но столь же плохо и искусственно насаждать. И в первом, и во втором случае неизбежен здоровый естественный протест жизни. Искусственно воздвигаемые карточные домики имеют свойство рушится при первом дуновении.
Революционная доктрина побаивается «шовинизма господствующей нации» и склонна иногда препятствовать ее культурно-историческому «самоопределению», принося его в жертву даже «выдуманным» культурно-национальным призракам. Это — понятные крайности эпохи. Они преходящи, хотя и опасны. Но суть ее — не в них.
Конечно, если культурно пробуждаются туркмены или калмыки, — как же не проявлять признаков культурного оживления русским? Вчитайтесь в современную русскую поэзию, современную советскую (русскую!) литературу:
Не нищий оборвыш, Не кучи обломков Не зданий пепел! Россия вся — Единый Иван, И рука у него — Нева, А пятки — Каспийские степи… Красноармейца(Маяковский, «150.000.000»).
Но, шагая, он, однако, влечет за собою и всю ту пеструю, красочную, прекрасную фалангу народов, которых судьбы связались историей с его великой судьбой. Больше того: он сам, этот огромный «Иван», несет теперь в себе самом эту нарядную фалангу. И на плечах — знамя: СССР…
Полнота — в разнообразии, а не в исключительности. Интенсивность жизни, привлекательность жизни — в ее богатстве. Пусть в рамках единой государственности, проникнутой твердым сознанием спасительности своего исторического единства, цветут и пенятся разномастные, многоцветные обычаи, привычки, нравы, «культуры». Пусть идет свободное и дружное их состязание: жизнеспособные устоят, немощные растворятся, приобщатся к сильным. Вызывая к бытию свободное проявление, живую игру многообразных культурно-национальных содержаний народов исторической России, Октябрь и здесь переживает свою историей продиктованную национализацию.
Будем же думать о ней, бодро слушая сегодня полные легенды и веры, торжественные звуки октябрьского гимна, Интернационала!..
Вперед от Ленина [190]
Каменев и Зиновьев выступили на 14 съезде с лозунгом:
— Назад к Ленину!
Однако лозунг этот не имел успеха. В самом деле, почему назад? Партия хочет идти вперед, всегда вперед!..
Оппозиция упрекала Цека в искажении, извращении, произвольном толковании учения Ленина. Приводила цитаты, взывала к тени вождя. Стремилась «восстановить стопроцентный ленинизм».
190
«Новости Жизни», 22 января 1926 года.
Ей отвечали тоже цитатами, тоже взывали к тени вождя. Указывали, что нет надобности «восстанавливать» нерукотворный ильичев памятник, ибо он и без того цел, жив и свеж, никто на него не посягал, никто его не разрушал. Партия верна дорогим заветам, а «толковать» их не дано никому, кроме соборного партийного разума. Долой индивидуальную гордыню, соблазняющую современных Ариев. Долой раскольников, фракционеров, еретиков. Живет коммунистическая партия, и слава соборному ее сознанию — всесоюзному Съезду!..
Пожалуй, и впрямь, в «реакционном» лозунге Зиновьева и его друзей было нечто декадентское, нездоровое, тлетворное. И уж совсем не «большевистское». Не течет «назад» река времени. Ленин сам всегда учил смотреть вперед, озираясь в то же время вокруг себя. Плохую услугу его памяти оказывают те, кто тащат вспять, зовут назад.
И это недаром обыкновенно бывает, что такого рода «реставраторы» являются на деле завзятыми «стилизаторами», лишь прикрывают громким именем собственные свои построения. Достаточно вспомнить знаменитый в истории новой философии призыв «назад к Канту»: его авторы, «неокантианцы», реставрируя «исторического Канта», построили его точь-в-точь по своему образу и подобию.