Над Кабулом чужие звезды

Кожухов Михаил

— Таких героев здесь весь Герат, — мрачно замечает Губжоков.

Еще месяц назад, до операции, никому и в голову не приходило передвигаться по городу без бронегруппы. Весь город в руках Турана Исмаила, дезертировавшего когда-то из афганской армии капитана, а ныне — хозяина провинции. Мы все же упрашиваем Фарджода — высокого худого черноусого секретаря провинциального комитета — раздобыть для меня героев.

Для начала, усадив в «газик» двух худосочных подростков с автоматами, едем в Старый город. Слава тоже подхватывает автомат: ни до, ни после операции советские в этих районах еще не появлялись. Я, от греха подальше, расстегиваю кобуру пистолета… Едем вдоль жестяных рядов, и по лицам людей видно: происходит неслыханное — «шурави» в военной форме в Старом городе! По-видимому, они просто опешили от подобной наглости, это и помогло. Заместитель Фарджода, Никмал, рассказывает тем временем, почему-то посмеиваясь, что два месяца назад моджахеды убили его жену. Что в этом смешного?!

А очерк, который я напишу после этой поездки по городу, будет называться «Надежда живет в Герате». Мою героиню зовут Надия Солэ. Красавица, золотые маленькие сережки в ушах, в мелкую серую крапинку накидка на тонкой талии, быстрый взгляд черных огромных глаз. Она командир женского отряда из ста пятидесяти душ, уже два года не пропускает ни одной операции, награждена. Ей бы еще книжек почитать — 19 лет человеку.

За окном тем временем сгущаются сумерки, метрах в пятистах грохнул минометный разрыв, вспыхнула перестрелка. По дороге к дому сидящий за рулем машины Фарджод начинает шутить:

— Сейчас мы будем продавать товарища журналиста Михаила душманам. Ха-ха-ха!

— И много дадут?

— Тысяч двести.

— А за советника?

— За советника, может, и триста, — смеется Фарджод, склоняясь над рулем газика.

Ну очень смешно! На всякий случай я незаметно перевожу предохранитель пистолета в положение «огонь».

21 ноября 1985 г.

Вчера под вечер добрался до стоящего под Гератом полка: врытые в землю палатки, пыль. Комбат, который сопровождал нашу колонну на одном из отрезков пути до Герата, оказался таксидермистом. Если кто не знает, это тот, кто делает чучела из всяких убитых птиц и животных. У него в палатке — потрясающий зимний сад. Там бассейн с золотыми рыбками, сделанные лично комбатом чучела цапли и варана в интерьере водопроводных труб, раскрашенных под березки.

— Была еще и кобра, да намокла, — сказал он. — Пришлось выбросить.

Комбат в тельняшке — впрочем, весь Афганистан, включая меня, теперь в тельняшках — греет огромные руки у печки, которую сам сложил. Отличная вышла печь, с духовкой.

На трассу вышли в сумерках. Когда проезжали развалины кишлаков, комбат, не поворачивая головы, молча перекладывал с руки на руку автомат, направляя его стволом туда, откуда можно было ждать выстрела. Он довез меня до «виллы» — семнадцатой заставы. В кромешной тьме нас встретили у дороги две огромные собаки, обнюхали с ног до головы, признали шуравейский дух. Я остался в тесной темной комнатке перед раскаленной докрасна дверцей печки. В комнатке сидели еще двое, их лиц я не видел, и, бог весть почему, они обращались ко мне не иначе, как «товарищ майор». Я, вообще-то старший лейтенант запаса, в армии не служивший, этому неожиданному повышению в чине, понятное дело, не сопротивлялся. С «виллы» меня и забрал по моей просьбе улыбчивый старший лейтенант Игорь Троеглазов, хозяин 20-й заставы, которую я приметил еще на пути в Герат.

Ближе к полуночи выехали на «боевое патрулирование». Дима Барышев припал к пулемету, мы с Троеглазовым, его замполитом Николаем Коробковым и сержантом Стасом Жуком устроились на «броне». Не знаю уж, есть ли толк от таких патрулей, производят ли они впечатление на «духов», но на меня произвели. Сами посудите: кромешная темень кругом, автомат в руках, патрон в патроннике, предохранитель снят, холодный ветер бьет в лицо, КПВТ [12] грохочет на всю округу — трассеры летят во все стороны, пули крошат гранит. Близ того места, где еще вчера полыхал взорванный трубопровод, и подоспевший взвод нарвался на засаду, наш БТР заглох. Намертво! Ночь сразу стала еще чернее, в каждом шорохе ухо пытается угадать опасность. Что случилось?! Солдат забыл заправиться. Оставшиеся до заставы пять километров на остатках топлива тащились около часа, останавливаясь поминутно. Случись что, полегли бы все. Так здесь случается часто: из всех наших потерь в Афганистане только треть — боевые. Остальным причина — глупость, неосторожность, раздолбайство.

12

Крупнокалиберный пулемет Владимирова танковый.

Когда доехали до заставы, мне стоило больших трудов удержаться, чтобы не выложить водителю все, что я думаю о нем и его маме. Впрочем, это сделал за меня лейтенант Игорь Троеглазов.

* * *

Наутро поехали знакомиться к «инженеру Абдурахиму», командиру дружественной банды племени нурзаев, которая не так давно перешла на сторону Кабула. Тут, правда, надо кое-что объяснить. Никакие банды на сторону народной власти сами не переходят. Работа с ними, собственно, и входит в обязанности многочисленных сотрудников КГБ («Представительство» этого ведомства занимает в Кабуле целый квартал) и чуть менее многочисленных офицеров ГРУ, и всевозможных других ответвлений армейской разведки. По принятой здесь терминологии, банды бывают трех категорий. Категория третья — это когда в результате оперативной работы (читай: подкупа) руководителя вооруженной группировки удается склонить к сотрудничеству. Категория вторая — когда и сам предводитель, и его ближайшее окружение выполняют все, о чем их просят «шурави», а душманский личный состав еще думает, что участвует в «джихаде» — священной борьбе с неверными. Наконец, когда рядовым бестолковым душманам объясняют, что на стороне Апрельской революции воевать выгоднее (читай: платят больше), отряду присваивается первая категория. Когда обстоятельства складываются благоприятно, банду «выводят» на белый свет, и в газетах сообщают о том, что «еще одна вооруженная группировка мятежников перешла на сторону народной власти».

Так было и с отрядом Абдурахима. Он уверяет, что ему двадцать девять лет, но на вид явно больше. Учился в Кабульском политехническом, отлично говорит по-русски. Про революцию, патриотический долг, который привел его к сотрудничеству с правительством, и так далее. Потом мне рассказали в Шинданде: Абдурахим пропускает караваны через свою территорию, и кто-то регулярно взрывает трубопровод буквально в метре от черты, которая ограничивает на трассе зону ответственности его отряда.

Случилось так, что в банде я остался один. Когда мы добрались до кишлака, люди «инженера» уезжали на операцию — на «тойотах» и мотоциклах, бородатые, перепоясанные пулеметными лентами, с китайскими автоматами в руках. Абдурахим попросил Троеглазова подбросить их на бэтээре, а заодно поддержать огнем в разборках с какой-то соседней бандой. Игорь согласился и, понятное дело, предпочел оставить чужого корреспондента в кишлаке, чем отпускать своего водителя в этой компании, особого доверия не внушавшей.

Часа два мы толковали с Абдурахимом о здешней ситуации, а затем я попросил провести меня по кишлаку, показать, как нурзаи ткут ковры. Это было забавно! Из помещения сначала выгнали всех женщин, они спрятались за загородкой и что-то отвечали оттуда, не показывая лиц. Мне пришлось довольствоваться осмотром станка с начатым ковром, точно таким же, какой лежит здесь в любом доме.

А потом мы сидели, по афганскому обычаю, на таком же ковре, поджав ноги, жевали сомнительного вида тушеное мясо. Запивали советской водкой, которую продают из-под полы в любом дукане — она никаких сомнений у нас с «инженером» не вызывала и, судя по всему, была разрешена к употреблению Аллахом.

У меня было странное чувство по поводу происходящего. О том, что я нахожусь в этом кишлаке, кроме лейтенанта и его водителя, не знает ни одна живая душа на всем белом свете. Как не знает, собственно, и о том, что я шастаю в свое удовольствие по заставам, разбросанным по трассе Шинданд — Герат. А ну как забудет обо мне Троеглазов?! А ну как, не дай бог, погибнет?! Воображение рисовало картинки: вот Абдурахим везет меня на верблюде к пакистанской границе, вот получает за меня деньги, вот я в плену… Тьфу, дурь какая-то. БТР затарахтел под окнами уже в сумерках.

Вечером на заставе принимали в комсомол бойца Магеррамова. В его заявлении было написано так:

«Прошу принять меня в члены ВЛКСМ, так как, выполняя интернациональный долг в рядах советского ограниченного контингента в ДРА, я понял, что не могу оставаться в стороне от борьбы за новое коммунистическое общество».

Рамиз Магеррамов по должности — повар, по национальности — азербайджанец. «Высокая кухня» в его исполнении выглядит так: замполит идет вместе с ним на кухню и показывает: «Берешь картошку вот так, картошка в левой руке, нож — в правой. Снимаешь кожуру вот так, потом режешь, понял? Кладешь в воду, солишь, ставишь на огонь. Есть вопросы?» Вопросов у повара Магеррамова нет. Парень он старательный и серьезный, готовит в результате вполне сносно — я пробовал. Ему бы еще русский хоть немного выучить… В комсомол его приняли единогласно.