Над Кабулом чужие звезды
Шрифт:
Баглан. В провинциальном комитете НДПА они оборудовали медпункт. Дважды в неделю выстраивается там солидная очередь на прием к советскому врачу. Единственный медпункт на многие километры вокруг.
Пули-Хумри. Здесь они отремонтировали школу: побелили стены, оборудовали, как сумели, классы. А потом приняли участие в «хашаре» (субботнике, по-нашему) по ремонту мечети.
— Считай, целую стену восстановили, — рассказывал мне Алишер Ахмаджонов.
Алишер — не строитель вовсе и даже не кадровый офицер — филолог. Как, впрочем, и Ислам Ганиев, начальник звуковещательной станции — «зээски». В отряде его называют муллой, он действительно знает Коран назубок. Алишер и Ислам уже не один год вместе шагают по жизни: учились
В Балхе, в районе, где никогда не было советских солдат, отряд встретила гробовая тишина. Только в одном из домов — три немощных старика. Оказалось, накануне приходили боевики, убедили кишлачных аксакалов: придут «шурави», никого не пощадят. Взрослых убьют, женщин опозорят, детей угонят к неверным. Люди поверили, ушли в горы. Решение отряд принял такое: все, что привезли с собой — одежду, топливо, муку, — сложили на площади. Провели полнейшее медицинское обследование недоумевающих, перепуганных стариков. Развернули кино — три аксакала были единственными зрителями того необычного сеанса. А потом еще и концерт для них дали по полной программе.
Должности руководителя ансамбля в штатном расписании агитотряда не имеется, так что тут личная заслуга пулеметчика Бахадыра Аллабергенова, который поет таджикские, туркменские и даже индийские песни — их особенно любят афганцы. Сам он играет на рубабе, а киномеханик Максуд Гонжаев — на дойре.
Через два месяца отряд снова был в Балхе. Заезжать в тот кишлак не собирались, но люди, узнав об их приближении, сами отрядили послов к дороге: звать в гости. Наверное, ни одного человека не осталось тогда в домах — советских встречали всем миром.
А в районе кишлака Газон, тоже в уезде Даши, к командиру подошел дуканщик:
— Не ходи сегодня в кишлак, командор, там засада: не сносить вам головы.
Они все же пошли. Потому что однажды в этом районе после их посещения одна из вооруженных групп перешла на сторону кабульского правительства. Потому что обещали прийти. А засада? Так ведь они все же не солисты эстрады — мотострелки. На выполнение каждого их рейда ставится боевая задача, и каждый выход приравнен к участию в боевой операции. Это и справедливо: случается всякое. Недаром в праздничный день почти у каждого из них на груди ордена и медали, не за концерты полученные.
Вот Багир Нуриев, например, — старшина отряда. В пору, о которой речь, Багир последние дни дохаживал в прапорщиках. Уже служа в Афганистане, экстерном закончил военное училище — без пяти минут лейтенант. Как сумел? Ничего удивительного: заводной, моторный, не человек — ураган! Он азербайджанец вообще-то, но весь свет у него в земляках, весь свет в товарищах. А уж если рассказывать начнет… Сам слышал одну историю о том, как Багира в некоем известном городе приняли за большого начальника, а он только посмеивался в свои черные усы да помалкивал. Было это, не было? Поди проверь. При этом служит старшина отлично: боец у него одет-обут с иголочки, сыт и ухожен. В Афганистан он, между прочим, не случайно попал. Рапорты писал, недоумевал: почему медлят с ответом — такое дело, и без него?!
Сейчас Багир пишет не рапорты — письма домой. И ответа ждет с нетерпением. Дома учится ходить по земле маленький Нуриев — сын, которого он пока только на фотографии и видел.
На развилке — там, где от асфальтированной трассы уходила в глубь кишлачной зоны пыльная грунтовка, — к нам на «броню» вскарабкался чумазый мальчишка, привычно повесил на крышку люка свой разукрашенный, видавший виды автомат: нам, дескать, по пути. Мы пригляделись — на металлической части оружия четко просматривались китайские иероглифы. Мальчишка перехватил наш взгляд, гордо ткнул себя в грудь: «Насир — ашрар!» Перевода это не требовало: ашрар означает «враг». Кстати, это слово сами афганцы употребляют гораздо чаще, термин «душман», говорят, выбрали советские: оно показалось более зловещим, что ли… Убедившись, что сообщение его произвело впечатление, Насир хмыкнул: шутка, мол! Так, дескать, веселее трястись по этой грунтовке, глотая проклятую мелкую пыль.
Но вот и кишлак — глиняные стены домов высятся над дувалами. Пройдет еще минут сорок, прежде чем в узких улочках-коридорах появятся первые жители. Прежде чем из-за приоткрывшихся дверей блеснут глаза ребятни. Любопытство и недоверие будут колебаться на невидимых глазу весах, недоверие возьмет все же верх: только десятка два взрослых мужчин, придерживая ремни автоматов на плечах, подойдут к нам в толпе стариков и подростков.
После короткого митинга, на котором Алишер Ахмаджонов и секретарь Аманулла просто и коротко объяснили людям, кто мы такие и зачем пожаловали в Рабат, а кишлачный мулла прочел молитву через мегафоны нашей «зээски», отряд приступил к выполнению боевой задачи. Каждому была отведена в ней своя роль, и каждый пользовался успехом, но Виктор Пальчиковский был все же вне конкуренции. Его санитарную машину обступили плотным кольцом, отпихивая друг друга, протискиваясь поближе.
Виктор и в этой толкотне сохранял полную невозмутимость. Хотя, конечно, такой медосмотр — это тебе не дома, в Ессентуках, где ждут его жена и две дочки, где до Афганистана он врачевал в профсоюзном санатории. В отряде он заметно старше прочих, ему к сорока уже, и называют его здесь пусть и не по имени-отчеству, а все равно с уважением в голосе: «док».
«Док» читает постоянно, в рейде — тоже. Историю запорожских казаков, своих предков по отцу, знает назубок, иного профессора срежет. И, как у каждого украинца, и песни, и присказки всякие готовы у него на любой случай. А еще «док» увлекается фотографией. Есть у него история о том, как к ним в институт приехали однажды французские дивчины, как он фотографировал их, а потом даже переписывался.
Работал «док» надежно и основательно. Переделывать свои дела, по всему видно, не любит. Неспешно выслушивал каждого, потом выдавал горсть пилюль, растолковывал с помощью Ислама Ганиева, как принимать их, и уже новый пациент занимал место повеселевшего обладателя лекарств. Для многих — первых лекарств в жизни.
А тем временем рядовые Максуд Гонжаев и Саша Мазий уже вытягивали из кузова «Урала» черный матерчатый тубус — «кинозал». Толпа бросилась к машине, замерла, не дыша. Там, в глубине черного рукава, на маленьком полотне походного экрана сражались и умирали такие же, как и они, афганцы. Такие же, как они, строили дома, сидели за партами университета. Были там и кадры, снятые по другую сторону баррикады, разделившей надвое их родину. И там тоже сражались и умирали афганцы. Старик в клеенчатой канареечного цвета куртке не мигая смотрел на экран. Босой мальчишка лет пяти вцепился в его натруженную руку и тоже смотрел, не отрывая глаз. Первое в их жизни кино.
А потом пришла очередь керосина. В этой голой долине, где каждая жердь на счету, керосин в особой цене. Будет топливо, будет и тепло в доме, и плов в казане. Нет керосина — холод и голод стучатся в дверь. Вот почему эта часть программы вызвала замешательство. Миша Щетинин, командир «наливника», горячился поначалу, пытался навести порядок в осаждавшей его толпе, а потом выматерился в сердцах, махнул рукой и направил тугую струю топлива в канистры и ведра, тянувшиеся со всех сторон. По тому, как волновались люди, как переглядывались меж собой, было понятно: никто и никогда на их памяти не приходил в Рабат для того, чтобы просто так, пусть по нескольку литров, подарить им топлива. Люди обступили наших солдат, рассматривали их, заглядывали в глаза, пытались разговориться. Кто-то — доброжелательно, кто-то — недоверчиво все же. А кто-то, если быть честным, даже враждебно.