Над Кабулом чужие звезды
Шрифт:
Это Афганистан.
На мою просьбу встретиться с поваром — или любым другим побывавшим в плену солдатом — особый отдел штаба армии после нескольких дней консультаций с Москвой ответил отказом. Формулировка: в тему интернационального долга нечего «ломиться с черного хода».
Сентябрь — октябрь 1985 г.
Ведомый
Кто в Афганистане без ружья? Только дети да их матери. Всякий человек носит на плече винтовку… Винтовка — что есть более надежного и преданного, более доходного
Так и не вышел у нас разговор с Шипуновым — отличным военным вертолетчиком и очень симпатичным мне человеком. Встретились мы в Кандагаре, в расположении полка, где Александр служил. Сидели с ним в затененной маскировочной сетью курилке, и битых два часа я развлекал его всевозможными забавными историями, тщетно пытаясь втереться в доверие, разговорить, понять, что он за человек, Александр Николаевич Шипунов.
То ли не в настроении был вертолетчик, то ли не по душе пришелся ему собеседник, то ли вообще Шипунов не так-то легко сходится с незнакомыми людьми. Саша односложно отвечал на вопросы, только хмыкал в ответ на самые смешные анекдоты и оказывал знаки внимания положительному черному котенку Шнурку, который вился у наших ног.
— Был однажды горький опыт общения с прессой, — обронил он, — такого понаписали!.. Ты вот скажи: ты «Ми-8» в воздух поднимешь?
— Не подниму. Я по другому делу.
— Ну и чего я тогда перед тобой распинаться буду?
Только и удалось мне с грехом пополам выудить из него подробности трех боевых ситуаций, о которых рассказывали перед этим еще в штабе полка. Это три истории из афганской жизни Александра Шипунова, командира экипажа вертолета «Ми-8».
История первая
В ней рассказывается о мужестве
Погода тогда стояла отменная. Самый разгар весны — середина мая. Нельзя сказать, чтобы это время года действовало каким-то особенным образом на Шипунова, не было этого. А если даже и было, то Шипунов не из тех людей, которые вздыхают и ахают по этому случаю у всех на виду. Пусть даже весна, и время любви, и все такое прочее.
К тому же войне нет дела до того, какой сезон на календаре, а в Панджшере и вовсе есть места, где весна и осень — на одно лицо. Узкая рваная щель в горах, коричневые скалы стиснули речку, она пенится в скальных прижимах, рокочет на перекатах. Это и есть Панджшер, ущелье Пяти Львов, главный плацдарм оппозиции на территории Афганистана. Немало пролито здесь крови, немало боевой техники, изуродованной минными взрывами, оставлено в распадках гор.
В пору, о которой речь, около шести тысяч мятежников сконцентрировались в панджшерских пещерах. Все активнее становились вылазки диверсионных групп в ближайшие кишлаки, все чаще на перевале Саланг, находящемся неподалеку, пылали подожженные транспортные колонны.
С аэродрома их подняли по тревоге — в шесть ноль-ноль дежурная пара вертолетов с десантом на борту уже была в воздухе. Саша шел, как обычно, ведомым, прикрывая машину командира эскадрильи. Летели без происшествий, знакомым маршрутом, поднявшись повыше над чарикарской «зеленкой» — гиблым, плохим для вертолетчиков местом.
Перед самым Панджшером борттехник Титоренко открыл дверцу кабины, и Шипунов оглянулся: в грузовом отсеке был полный порядок. Бойцы устроились на лавках вдоль борта, кто-то дремал, уронив голову на плечо соседа, придерживая сонной рукой автомат на коленях. Бесстрашные люди? Таких не бывает, это простая истина войны. А вот еще одна, такая же простая: только тот становится солдатом, кто умеет перебороть страх перед боем. А кто не умеет, становится трусом. Но таких, отметил про себя Шипунов, в тот раз на борту его вертолета, похоже, не было.
Спаренный пулемет ударил из-за дувала на окраине кишлака, когда они уже шли на снижение. Вертолет командира эскадрильи круто нырнул к земле.
— 05-й, я — 07-й, слева пулемет! — услышал Шипунов голос командира.
Не раздумывая, вывел машину на боевой разворот, и ответная очередь Титоренко ударила по «духовской» огневой точке. Однако на этот раз и там, на земле, трусов, похоже, не было тоже. Взрыв в кабине.
Осколки стекла и металла хлестнули по лицу, обожгли ноги. Едкий дым заволок глаза — приборы почти не видны. Раненый Титоренко рухнул на пол кабины между креслами пилотов. Еще и еще взрыв — как выяснится позже, снаряды перебили жгуты электропитания, разворотили аккумуляторные отсеки. Обороты винта пошли на ноль.
— 07-й, я — 05-й, ранен, — доложил Шипунов.
07-й, командир эскадрильи, молчал. Шипунов скорее почувствовал, чем увидел сквозь поредевший дым: они пикируют к земле. Он потянул на себя ручку управления, вертолет провалился еще на несколько метров, но подчинился, начал медленно и неохотно карабкаться вверх, в небо.
На земле, как раз под ними, полыхали разбросанные взрывом обломки машины командира эскадрильи. Помочь ему Шипунов уже не мог ничем — некому было помогать.
— Уходим на точку, — жестко сказал он сквозь зубы.
Больше не было произнесено ни слова, потому что человек способен, может привыкнуть к войне. К войне, но не к смерти.
Как ни странно, особой боли он не чувствовал. Только кровь заливала лицо, мешала вести машину. Кузнецов, штурман, разорвал индивидуальный медицинский пакет и протянул ему бинт. Саша прижал его к лицу левой рукой — правая была на рукоятке управления. Минут через десять бинт он за ненадобностью выбросил.
— У меня вообще кровь сворачивается быстро, — объяснил он мне. — Да и рана невелика.
Они так и лежали в госпитале всем экипажем: Шипунов, Титоренко, Кузнецов. Хирург, наложив шов на рану во рту, спросил его: «На лице зашивать?» На лице не надо, покачал головой Саша. Мне, мол, еще жениться.
Осколки выходили долго, месяца два. Шипунов сначала принялся их собирать, а потом бросил — надоело. Осколков оказалось шестьдесят шесть. Впрочем, этой арифметикой он занимался уже в части. Из госпиталя его выписали через четыре дня. По его просьбе.