Над «пугачевскими» страницами Пушкина

Овчинников Реджинальд Васильевич

С доводами С. А. Попова нельзя не согласиться. Биографические данные о Степане Разине и в рассказе Бунтовой и в ревизской сказке 1834 г. в основном совпадают: в обоих источниках он упомянут как казак с р. Яик. Однако решающее значение имеет сходство имени и фамилии, да еще и в таком уникальном сочетании; к тому же и по возрасту Степан Андреевич Разин вполне подходил к тому, чтобы участвовать в Пугачевском восстании: в 1774 г. он был 22-летним казаком. Находка С. А. Попова ставит рассказ Бунтовой на почву реальных фактов и вместе с тем позволяет отвергнуть доводы исследователей, утверждавших, что этот рассказ отражает будто бы хронологически недостоверное народное предание, легенду, фантастический сказ и т. д.

Заманчиво было бы, конечно, найти прямые документальные свидетельства о службе Степана Андреевича Разина в отрядах Пугачева. С этой целью были обследованы находящиеся в фондах ЦГАДА собрания следственных дел о пленных пугачевцах. Среди них нашлись документы о Степане Разине, но то был не яицкий казак, а мастеровой Билимбаевского

завода (под Екатеринбургом). При аресте у него отобрали «злодейский билет» — документ, удостоверяющий факт присяги на верную службу «Петру III», под именем которого выступал Пугачев. 5 января 1775 г. начальник Казанской секретной комиссии генерал-майор П. С. Потемкин предписал этого «мастерового Степана Разина за имение злодейского билета наказать батогами»^{178}. Неудачи в розысках документальных данных о пугачевском прошлом Степана Андреевича Разина не умалили убежденности в том, что он был участником Пугачевского восстания и реальным персонажем рассказа Бунтовой.

В пушкинской «Истории Пугачева» эпизод со старой казачкой Разиной отнесен к событиям, имевшим место в Нижне-Озерной крепости (IX, 51), исходя из чего и можно было допустить, что Степан Андреевич Разин был казаком той крепости. Истинность такого предположения нужно было Подкрепить документами. Однако в именном списке жителей Нижне-Озерной крепости, составленном в апреле 1774 г.^{179}, среди 143 казаков, отставных солдат и других нижнеозерцев не оказалось ни одного человека с фамилией Разин. Надо полагать, что Разины не были жителями Нижне-Озерной крепости ни в то время, ни позднее^{180}. К тому же и рассказ Бунтовой не имел прямого указания на то, что эпизод с казачкой Разиной происходил в Нижне-Озерной крепости^[38]; можно предположить, что событие это случилось в каком-то из селений на Янке: то ли в Илецком городке, то ли в том самом Кинделинском форпосте, где в 1834 г. жил Степан Андреевич Разин.

С. А. Попов выдвинул любопытную генеалогическую задачу — установить происхождение Степана Андреевича Разина, а также выяснить — не было ли у его предков какой-либо родственной связи с предводителем Крестьянской войны 1670–1671 гг. Степаном Тимофеевичем Разиным. Так как Степан Андреевич Разин был яицким казаком, то и предков его следует искать среди казаков Яицкого войска. Имеющиеся в литературе упоминания о переписи яицких казаков в 1723–1724 гг. комиссией полковника И. И. Захарова^{181} направили наши поиски в ЦГВИА к делам Казачьей экспедиции Военной коллегии. Здесь хранятся материалы комиссии Захарова, в том числе и две переписные книги, в одной из которых нашлись искомые сведения о Разиных. В числе казаков Шестой сотни записан рядовой «Микифор Минеев сын Разин, у него сын Алексей двенатцати лет. А по скаске ево, от роду ему, Никифору, шестьдесят пять лет; дед и отец ево и он родиною Саранского уезду дворцового села Ромодановского казаки; пришел он, Никифор, ис того села на Яик во сто восемьдесят шестом году^[39], и служит в казаках с того году»^{182}. Свидетельство переписной книги требует некоторых пояснений. Следует заметить, что Н. М. Разин родился в 1658 г. и 12-летним подростком был очевидцем Крестьянской войны 1670–1671 гг., захватившей территорию Саранского уезда^{183}. В том уезде находилась родина Н. М. Разина — дворцовое село Ромодановское на р. Инсаре, в 20 верстах к северу от Саранска, на проселочной дороге к Лукоянову^{184}. Н. М. Разин назвал себя выходцем из белопахотных казаков; эта категория служилых людей «по прибору» версталась из крестьян, освобождаемых от платежа податей с двора и пашни, но призванных нести сторожевую службу по охране селений, дорог и засечных линий. В 20-летнем возрасте Н. М. Разин бежал на вольный Яик, где и был записан в казачью службу. Яицкое казачье войско, как свидетельствуют переписные книги, составленные в 1723–1724 гг. комиссией полковника Захарова, процентов на 90 и было сформировано за счет беглых крестьян, посадских людей, стрельцов, казаков Поволжья и Центра страны, а также их потомков, ставших казаками во вто-ром-третьем поколениях.

В архивном фонде Казачьей экспедиции Военной коллегии по соседству с материалами комиссии полковника Захарова находятся дела следственной комиссии поручика Е. И. Кроткова, производившей в 1719 г. розыск по доносу на атамана, старшин и казаков Яицкого войска^{185}. Попутно комиссия составляла именной список казаков. К нему-то мы и обратились в поисках дополнительных биографических сведений о Никифоре Минеевиче Разине. По каким-то причинам он в список не был включен (возможно, находился в служебной отлучке). Но в списке встретилась поразительная закись: в перечне казаков Шестой сотни упомянут рядовой «Стефан Тимофеев сын Разин»^{186}. Еще один яицкий казак Разин, да к тому же еще и полный тезка предводителя Крестьянской войны! Других биографических данных о нем в списке не сообщается, но они были найдепы в переписной книге, в протоколе допроса этого казака^{187}, где сказано, что он, Степан Тимофеев сын Разии, «Саранского уезда села Ромодановского крестьянин, ис того села бежал и пришел на Яик, и в казаки приверстан атамане Прокофье Семенове,

тому ныне сорок лет», это он был в отряде яицких казаков, посланном с экспедицией А. И. Бековича-Черкасского в Хиву^{188}, а с того времени «за суетами своими» в церкви не исповедовался и «святых тайн не сподоблен», но к расколу никогда не приставал, ни в каких «изменнических замыслах» не участвовал и ничего о них не знает^{189}.

Само собой напрашивается сопоставление биографий яицких казаков Степана Тимофеевича и Никифора Минеевича Разиных. Оба они — уроженцы села Ромодановского под Саранском; состояли, видимо, в родстве, возможно, были даже двоюродными братьями; оба в конце 1670-х годов бежали на Яик (Степан на год позднее, в 1679 г.), оба с того времени служили рядовыми казаками. Можно предположить, что Степан Тимофеевич умер в начале 1720-х годов, так как его имя не внесено в переписную книгу 1723–1724 гг. Удивительно то, как власти не запретили ему зваться Степаном Тимофеевичем Разиным — крамольным именем его знаменитого тезки, преданного в 1670 г. церковной анафеме.

Выявленные документы о яицких казаках Разиных — Степане Тимофеевиче, Никифоре Минеевиче и Алексее Никифоровиче — позволяют установить происхождение их потомка Степана Андреевича Разина, которого знала и о котором рассказала Пушкину бердская казачка Ирина Афанасьевна Бунтова.

Пушкин на пути из Оренбурга на Уральск проезжал поздно вечером 20 сентября 1833 г. через Кинделинский форпост, где доживал свой век один из персонажей будущей «Истории Пугачева» ветеран-пугачевец Степан Андреевич Разин.

О других рассказах И. А. Бунтовой

— Ирина Афанасьевна Бунтова, жившая в молодости в Нижне-Озерной крепости, рассказывала Пушкину о некоторых событиях, происходивших там при Пугачеве. Со слов Бунтовой поэт внес в дорожную записную книжку заметку: «В Берде Пуг[ачев] жил в доме Константина] Ситникова^[40], в Озерной у Полежаева» (IX, 493). Свидетельство Бунтовой о Полежаеве подтвердилось рассказом, услышанным Пушкиным 20 сентября 1833 г. в Нижне-Озерной крепости: «Он (Пугачев. — Р. О.), проезжая по Озерной к жене в Яицк, останавливался обыкновенно у каз[ака] Полежаева, коего любил за звучный голос, большой рост и проворство» (IX, 496). Данные о Полежаеве не были использованы в «Истории Пугачева», но казака по фамилии Полежаев Пушкин упомянул в («Капитанской дочке» в главе «Крепость», где повествуется о встрече прапорщика Петра Гринева в Белогорской крепости. Когда зашла речь о квартире для молодого офицера, казачий урядник Максимыч, обратившись к жене коменданта Василисе Егоровне Мироновой, спросил: «Не поместить ли его благородие к Ивану Полежаеву?»— «Врешь, Максимыч, — сказала капитанша, — у Полежаева и так тесно; он же мне кум и помнит, что мы его начальники» (VIII, 295–296).

Удалось найти архивные документы о реально существовавшем Полежаеве. В ЦГАДА сохранился именной список населения Нижне-Озерной крепости от апреля 1774 г., где среди своекоштных^[41] жителей назван Петр Полежаев^{190}. В Оренбургском архиве среди бумаг местного духовного правления хранится документ от 9 мая 1777 г, — договор жителей Нижне-Озерной крепости с Василием Абрамовым, взявшимся исполнять обязанности церковного старосты. В числе других прихожан договор этот подписал и «своекоштный Петр Полежаев»^{191}. В конце XVIII или в начале XIX в. мужская линия рода Полежаевых угасла. В книге ревизской переписи населения Нижне-Озерной крепости, проведенной 14 августа 1816 г.^{192}, никого из Полежаевых не значилось.

Хорошо запомнилось Бунтовой то, как по взятии Нижне-Озерной повстанцами жители этой крепости приносили присягу в верности новоявленному «Петру Третьему» — Пугачеву: «Он сидел между двумя казаками, из коих один держал серебряный топорик, а другой булаву. — У Пугачева рука лежала на колене — подходящий кланялся в землю, а потом, перекрестясь, целовал его руку» (IX, 497). На пушкинскую запись рассказа Бунтовой похожи ее же воспоминания о сцене присяги, записанные 25 ноября 1833 г. Е. 3. Ворониной: «Бывало, он (Пугачев. — Р. О.) сидит, на колени положит платок, на платок руку, по сторонам сидят его енералы, один держит серебряный топор, того и гляди срубит, другой серебряный меч, супротив виселица, а около мы на коленях присягали, да поочереди, перекрестившись, руку у него поцелуем…»^{193}. Ритуал присяги населения Пугачеву был хорошо известен Пушкину по документам времени восстания, например по показаниям ясачного крестьянина Алексея Кирилова о встрече Пугачева в Сакмарском городке (IX, 20–21, 622) и писаря Полуворотова, рассказ которого о пребывании в лагере повстанцев под Оренбургом включен в «Хронику» П. И. Рычкова (IX, 234–235). Но всем этим документальным источникам Пушкин предпочел рассказ Бунтовой, который почти дословно ввел в «Историю Пугачева»: предводитель восстания принимал народ, «сидя в креслах перед своей избою. По бокам его сидели два казака, один с булавою, другой с серебряным топором. Подходящие к нему кланялись в землю, и перекрестясь, целовали его руку» (IX, 27). Эта церемония копировала известный яицким казакам обряд представления монарху при ежегодных приездах в Петербург с так называемыми летними и зимними станицами^{194}.