Над «пугачевскими» страницами Пушкина
Шрифт:
«Из крепости из Зерной
На подмогу Рассыппой
Вышел капитан Сурин
Со командою один» (IX, 100){267}.
Кем же был капитан Сурин, финал военной карьеры которого увековечил Пушкин? Его жизненный путь удалось воссоздать по архивным документам. В ЦГАДА, в делах Оренбургской секретной комиссии, производившей в 1774 г. следствие, суд и расправу над пленными пугачевцами, нашелся протокол допроса Емельяна Алферова, он был дворовым человеком и денщиком Сурина и участвовал в его противопугачевской экспедиции{268}. Алферов показал на следствии, что господин его, капитан Петр Иванович Сурин, владел имением в селе Медяны Алатырского уезда, а его жена, Сурина Марина Ивановна, из-за военных действий в Оренбургской
Более полные биографические данные о Сурине удалось найти в ЦГВИА в материалах Генерал-аудиторской экспедиции Военной коллегии среди военно-судных дел об офицерах и солдатах русской армии. В этом собрании находится «Дело о секунд-майоре Петре Сурине, упустившем из Илецкой Защиты двух киргиз-кайсаков»{270}, производившееся в военном суде Оренбургского гарнизона с августа 1771 г. и законченное в январе 1773 г. Сурин обвинялся в противозаконном, «фамильярном обхождении» с правителем Младшего казахского жуза Дусали-султаном. Будучи комендантом военной команды в пограничной крепости Илецкая Защита, Сурин отогнал у казахов 370 лошадей, а затем возвратил их, оставив у себя серого иноходца, седло с серебряной оправой, две узды в такой же оправе, парчовый халат. Кроме того, Сурину вменялось в вину и то, что он по сговору с Дусали-султаном освободил пленного хивинца, получив за это «в презент» десять баранов, а также пытался освободить еще двух пленных в обмен на трех лошадей и десять баранов. На этом последнем деле Сурин и попался: был задержан и избит солдатами сменного караула, после чего доставлен под конвоем в Оренбург и предан военному суду.
На допросе, производившемся 31 октября 1771 г., Сурин показал, что от роду ему 32 года, в службе находится с 12 июля 1751 г., т. е. по обычаю записан в службу в возрасте 12 лет, но фактически начал ее позднее, происходит из российских дворян, имеет патенты на чины прапорщика, поручика, капитана и секунд-майора, ранее не был судим{271}.
К следственному делу приложена копия послужного списка Сурина. Из списка явствует, что он принадлежал к разряду мелкопоместных дворян, имел во владении шесть крепостных крестьян мужского пола. Под судом, следствием и в штрафах Сурин не бывал; участвовал в Прусском походе российской армии в 1757–1762 гг., сражался в битве под Гросс-Егерсдорфом (19.VIII.1757), у Цорндорфа (14.VIII.1758) и под Пальцигом (12.VIL 1759). В последнем сражении Сурин получил тяжелое ранение: «правая рука выше кисти сквозь пулею прострелена, ис которой костей несколько частей вынято»{272}.
На следствии Сурин решительно отвергал выдвинутые против него обвинения, отрицал получение каких-либо взяток и «презентов» от Дусали-султана «и в том не священническом увещевании утвердился», хотя против него свидетельствовали сам Дусали-султан и подвластные ему казахи, а также офицеры и солдаты гарнизона Илецкой Защиты. Следствие — ввиду упорства Сурина — явно затягивалось.
А между тем в Оренбургской губернии произошли важные события, которые надолго отодвинули все прочие дела, в том числе и суд над проштрафившимся секунд-майором. В январе 1772 г. в Яицком городке вспыхнуло восстание казаков Яицкого войска. Попытки оренбургских властей заставить восставших выдать зачинщиков и предводителей не увенчались успехом. Тогда по предписаниям Екатерины II и Военной коллегии в Оренбурге в апреле 1772 г. приступили к формированию военного корпуса во главе с генерал-майором Ф. Ю. Фрейманом. Сурин решил воспользоваться представившимся случаем для реабилитации и вступил волонтером (добровольцем) в корпус Фреймана. В мае-июне 1772 г. Он принял участие в походе против казаков-мятежников, которые потерпели поражение в двухдневном бою 3–4 июня у р. Ембулатовки под Яицким городком и вскоре сложили оружие. Корпус генерала Фреймана, где находился и Сурин, расположился в Яицком городке, предупреждая возможность выступления казаков, не смирившихся с поражением восстания.
В августе 1772 г. военный суд в Оренбурге возобновил рассмотрение дела Сурина. В приговоре суда отмечалось, что Сурин «за лихоимство подлежал тяжчайшему штрафу», но так как было установлено, что он взял от Дусали-султана лишь одну лошадь, а вина его в обмене пленных на лошадей точно не была доказана, то определено, отобрав у Сурина патенты на офицерские чины, «написать на год в рядовые». Исполнение решения суда было приостановлено в связи «с откомандированием майора Сурина противу бунтующих яицких казаков»{273}. По установленному порядку документы следствия и суда по делу Сурина были отправлены в Петербург на утверждение Военной коллегии. В сопроводительном рапорте оренбургский губернатор А. И. Рейнсдорп писал, что хотя, по его мнению, Сурин и подлежит осуждению, но «как он был ныне в Яицкой экспедиции волонтером, оказал доброе свое поведение и к службе усердие», то и заслуживает снисхождения{274}.
Это мнение было учтено Военной коллегией, которая 30 января 1773 г. вынесла определение о минимальном наказании Сурина: «отобрав на секунд-майорский чин патент, написать в капитаны»{275}. Сурин отделался понижением в воинском звании на один чин — понятная милость к офицеру-дворянину. А вот рядовые солдаты Субботин, Игнатьев, Зимин и Назаров, которые, исполняя устав караульной службы, задержали Сурина при свершении им преступного деяния, оказались без вины виноватыми и тем же решением Военной коллегии приговорены были к тягчайшему истязанию. Всех четверых солдат за то, что они, «презря свою должность и почтение своему командиру, не только майора Сурина ругательски били, но, связав, привели на гауптвахту», приказано «прогнать шпицрутенами через 500 человек по 10 раз». Пять тысяч ударов каждому! После такого истязания человек становился инвалидом, а в большинстве случаев погибал.
Весть о жестоком истязании четверых солдат Илецкой Защиты, несправедливо наказанных по вине Сурина, обошла гарнизоны Оренбургской губернии. И когда несколько месяцев спустя, 25 сентября 1773 г., капитан Сурин попал в руки восставших{276}, солдаты, служившие в его команде, не стали просить яицких казаков и Пугачева о помиловании их командира. И кара, постигшая Сурина, была справедливым возмездием за его прошлые деяния (в том числе и за участие в карательной экспедиции генерала Фреймана) и за выступление против Пугачева.
Пребывание в Нижне-Озерной обогатило Пушкина впечатлениями о жизни глухой приуральской крепости. Большинство из услышанных им рассказов казаков-старожилов получили отображение в «Истории Пугачева». В них было запечатлено отношение народа к событиям грандиозного движения и к его предводителю — Емельяну Пугачеву.
Из Нижне-Озерной путь Пушкина пролегал на запад, вдоль правого берега Урала, через крепость Рассыпную и прибрежные казачьи форпосты к Уральску, который в официальных бумагах обозначался как «начальное гнездо бунта» (IX, 645){277} — место, где в сентябре 1773 г. Пугачев и его сторонники подняли казаков на восстание.
Глава V
«ТАМОШНИЙ АТАМАН
И КАЗАКИ ПРИНЯЛИ МЕНЯ СЛАВНО…»
В путешествии по Поволжью и Оренбургскому краю Пушкин самым внимательнейшим образом как любознательный и увлеченный исследователь изучал памятные места Пугачевского восстания. В письме из Казани от 8 сентября 1833 г. он сообщал жене: «Здесь я возился со стариками современниками моего героя (Пугачева. — Р. О.), объезжал окрестности города, осматривал места сражений, расспрашивал, записывал и очень доволен, что не напрасно посетил эту сторону» (XV, 78). Так было и в Уральске, куда поэт приехал 21 сентября и где он провел два с лишним дня. Возвратившись оттуда в Болдино и вспоминая радушное гостеприимство уральцев, Пушкин в письме от 2 октября поведал жене, что «тамошний атаман и казаки приняли меня славно, дали мне два обеда, подпили за мое здоровье, на перерыв давали мне все известия, в которых имел нужду — и накормили меня свежей икрой, при мне изготовленной. При выезде моем (23 сентября) вечером пошел дождь…» (XV, 83).
Изучая еще задолго до приезда в Уральск архивные дела Секретной экспедиции Военной коллегии, Пушкин выявил и учел ряд документов, освещающих события пугачевского движения в сентябре 1773 — апреле 1774 г. в районе Яицкого городка. Журнал Яицкой комендантской канцелярии («Журнал Симонова»){278}, рассказывающий о боевых действиях пугачевцев против внутренней крепости в Яицком городке в январе-апреле 1774 г., довольно полно был законспектирован поэтом в одной из его «архивных» тетрадей (IX, 501–504), туда же он внес выписки из донесений яицкого коменданта подполковника И. Д. Симонова (IX, 627, 698, 710){279}, конспекты рапортов генерала П. Д. Мансурова (IX, 645){280}, копии показаний пленных пугачевцев и перебежчиков из лагеря восставших (IX, 625–626, 692–695, 700–701){281}, копии указов Пугачева, адресованных яицким казакам и гарнизону Яицкого городка, конспекты пугачевских посланий к подполковнику Симонову (IX, 504, 680–681, 684–685){282} и некоторые другие документы, использованные при создании «Истории Пугачева»{283}. Но с чисто фактической стороны наибольший интерес для Пушкина представляла опубликованная в журнале «Отечественные записки» за 1824 г. анонимная статья «Оборона крепости Яика от партии мятежников»{284}; в бумагах поэта сохранились его собственноручный конспект первой половины этой статьи (IX, 406–409) и ее полная писарская копия (IX, 537–551).