Над «пугачевскими» страницами Пушкина
Шрифт:
Уральский, литератор казачий офицер Никита Федорович Савичев (1820–1885) в одном из газетных очерков привел предание войскового старшины Антона Петровича Бородина о пребывании Пушкина в Уральске: «Один из тех казаков, которых расспрашивал А. С. Пушкин, именно Бахирев, сказывал, что когда священник Червяк, бывший некоторое время писарем у Пугачева, стал умирать, то Бахирев, задушевный приятель умиравшего, и сам видавший самозванца, просил по-дружески, Червяка перед смертью сказать истину: был то Петр III или самозванец Пугачев. На это Червяк положительно отвечал, что «это никто иной был, как император Петр III, потому, — прибавил он, — что таких знаний, распорядительности и проницательности не может быть в простом человеке. И мне, — говорит, — Александр Сергеевич Пушкин толковал, что это был самозванец, донской казак Емельян Пугачев и присвоил себе имя умершего императора; но я этому не верю. Где новым людям знать, что в старину было!»{353}.
В государственных архивах Москвы и Оренбурга были найдены документы, благодаря которым удалось — с различной степенью полноты и точности — выявить биографические
Антон Петрович Бородин родился в 1799 г., четверть века спустя после Пугачевского восстания, в 1816 г. он вступил в службу рядовым казаком, в 1823 г. произведен в хорунжие, в 1834 г. — в есаулы, в 1848 г. — в войсковые старшины и в 1853 г. вышел в отставку{354}. На беседах с Пушкиным в Уральске Бородин не был, и сам он, судя по его рассказу, расспрашивал об этом одного из казаков, беседовавших с поэтом. Но если бы Антону Петровичу довелось разговаривать с Пушкиным, он мог бы сообщить ему немало интересного о Пугачевском восстании и о самом Пугачеве по семейным преданиям и по рассказам родни: он принадлежал к известному старшинскому клану Бородиных — ярых противников восстания. Следует заметить, что Антон Бородин был внучатым племянником яицкого войскового старшины Мартемьяна Михайловича Бородина (1737–1775), который со своей командой оборонял Оренбург, осажденный пугачевцами; осенью 1774 г. он был в составе конвойного корпуса, сопровождавшего арестованного Пугачева из Яицкого городка в Симбирск, а затем из Симбирска в Москву. Мартемьяп Бородин неоднократно упоминается на страницах пушкинской «Истории Пугачева» при описании его действий в военных операциях против повстанцев (IX, 27, 51, 101 и др.).
Обратимся к упомянутой в рассказе А. П. Бородина колоритной фигуре пушкинского собеседника — священнику по прозвищу Червяк. Настоящее и полное его имя — Червяков Василий Иванович. Именно так он назван в книге историка уральского казачества А. Б. Карпова «Памятник казачьей старины» (Уральск, 1909). В ней говорится, что рассказами Червякова о событиях в Яицком городке при Пугачеве воспользовался при создании своей книги Пушкин{355}.
Обнаруженные в делах Оренбургского архива клировые ведомости — послужные списки священнослужителей Уральска — позволили установить важнейшие факты биографии Червякова, причем одна из этих ведомостей датирована 1833 г. — годом, в который Пушкин посетил Уральск. Ведомость сообщает, что второй священник Михайло-Архангельской соборной церкви Василий Иоаннов Червяков по происхождению своему — «священнический сын», в семинарии не обучался, от роду ему 74 года. Таким образом, Червяков родился в 1759 г. и Пугачевское восстание застал 14—15-летним отроком. Он был свидетелем событий, происходивших в то время в Яиц-ком городке; не один раз, вероятно, видел приезжавшего туда Пугачева, многое знал о восстании со слов бывших пугачевцев-казаков, постоянно встречаясь и общаясь с ними за свою многолетнюю службу церковником в Уральске. И вместе с тем возражение вызывает свидетельство А. П. Бородина о том, что Червяков был будто бы писарем у Пугачева. По содержанию авторитетнейших источников (сохранившихся документов повстанческого происхождения, протоколов следственных показаний Пугачева и ближайших его сподвижников) нам хорошо известны все секретари, писари и копиисты, служившие в секретариате Пугачева и в его Военной коллегии, и среди них не было Василия Червякова. Не было его и среди писарей войсковой канцелярии Никиты Каргина — пугачевского атамана в Яицком городке.
По данным клировой ведомости, Василий Червяков с 1775 г. начал службу церковником в Уральске, был определен в дьячки Петропавловской церкви[72], десять лет спустя назначен в дьяконы Михайло-Архангельского собора, в 1794 г. по грамоте епископа Платона он стал священником церкви Казанской богоматери, а в 1796 г. переведен на должность второго священника Михайло-Архангельского собора, где продолжал служить и в 1833 г. Церковное начальство не раз отмечало усердную службу Червякова: епископскими грамотами он в 1797 г. был «удостоен ношением скуфьи[73] зеленого цвета», а в 1825 г. в награжден набедренником[74]. В 1815 г. по царскому указу Червяков был награжден наперстным бронзовым крестом в память Отечественной войны 1812 г. Ведомость отмечает, что Червяков — священник хорошего поведения, но вместе с тем графа о штрафах указывает на отдельные его прегрешения: в 1824 г. Оренбургская духовная консистория оштрафовала его на 2 руб. за то, что он «вопреки начальственному предписанию» уклонился от дачи письменного показания по какому-то делу, а в 1828 г. та же консистория наказала его 50-ю земными поклонами за то, что он допустил дележ денежного дохода в алтаре соборной церкви{356}. После памятной встречи с Пушкиным Червяков еще несколько лет продолжал священническую службу, это, в частности, устанавливается по клировой ведомости 1839 г.{357} В названной выше книге А. Б. Карпова говорится, что Василий Червяков умер в 1841 г.{358} в возрасте 82 лет от роду.
Из рассказа А. П. Бородина явствует, что Червяков и в беседе с Пушкиным и в предсмертных своих словах, сказанных задушевному приятелю Бахиреву, показал себя человеком, признавшим Пугачева не за самозванца, а за истинного императора Петра III. Такая убежденность Червякова, его вера в истинность «царского» происхождения Пугачева представляются невероятными для священника, которому как современнику восстания было хорошо известно, что церковь не только осуждала, но и проклинала Пугачева и его сторонников. Объяснение противоцерковной и антиправительственной позиции Червякова в оценке личности Пугачева следует искать в том, видимо, что он всю свою жизнь провел среди народа в Уральске, где, по наблюдению Пушкина, «казаки (особливо старые люди)» были «привязаны к памяти Пугачева» и считали, что он был «великий государь Петр Федорович» (IX, 373).
Сложно было что-либо узнать о другом пушкинском собеседнике, упомянутом в рассказе А. П. Бородина, — казаке Бахиреве. Дело в том, что человек с такой фамилией не значился в именных списках Яицкого и Уральского казачьих войск, но там были названы несколько казаков с фамилиями Бахаревы[75] и Бакировы. Надо полагать, что это были модификации одной казачьей фамилии, причем преобладала фамилия Бахаревы. Так, в списках 1772 и 1776 гг., близких по времени к Пугачевскому восстанию, учтено восемь казаков Бахаревых, находившихся в службе{359}. Все они были очевидцами восстания, а некоторые из них, вероятно, находились в рядах повстанцев. Последнее совершенно точно известно в отношении одного из них — Василия Ивановича Бахарева (1750 г. рождения). Он одним из первых примкнул в сентябре 1773 г. к Пугачеву, участвовал в составе его войска в походе к Оренбургу и в осаде этого города. После поражения Пугачева в битве 22 марта 1774 г. у Татищевой крепости В. И. Бахарев попал в плен и с сотнями других пленных был пригнан в Оренбург. При допросе в Оренбургской секретной комиссии группы яицких казаков, в числе которых были Василий Бахарев, Максим Ворожейкин, Наум Муромцев и другие (всего 21 человек), следователь — гвардии капитан-поручик С. И. Маврин — спросил, за какого человека принимали они бывшего своего предводителя, за истинного императора Петра III или за самозванца, донского казака Пугачева? На этот вопрос подследственные ответили: «Наше-де дело темное, как скажут, так и почитаем, и слышем-де ныне, что он обманщик, за такового и мы почитаем. Повиновение же самозванцу делали, смотря на старших яицких казаков, кои имеют чины атаманские и полковничьи, и что они приказывали, то и исполняли»{360}. Секретная комиссия определила «высечь нещадно плетьми» всех подследственных, а после, приведя к присяге, отослать в Яицкий городок, к прежнему месту казачьей службы.
Какой же именно казак из Бахаревых был современником Пугачевского восстания, знал самого Пугачева, а 60 лет спустя, в сентябре 1833 г., мог беседовать с Пушкиным и к тому же быть очевидцем разговора поэта со священником Василием Червяковым? Обращение к находящейся в Оренбургском архиве книге ревизской переписи населения Уральского казачьего войска 1834 г. позволило выявить всех Бахаревых, а затем найти среди них такого казака, биографические сведения о котором оптимально соответствовали данным разыскиваемого пушкинского собеседника. Скорее всего, это был 81-летний отставной уральский казак Степан Иванович Бахарев (1753 г. рождения); в момент ревизской переписи он находился в Генварцевском форпосте под Уральском{361}. В дни Пугачевского восстания Степан Бахарев был 20-летним казаком. Содержание его беседы с Пушкиным неизвестно, однако с известной долей вероятия можно предположить, что разговор шел о причинах приверженности казачества к Пугачеву. Это была одна из основных причин поездки Пушкина в Уральск.
Ветеран-пугачевец Пьянов
Рассказывая в третьей главе «Истории Пугачева» о своеволии яицких казаков, которые, внешне оказывая почтение «государю Петру Федоровичу», фактически не без успеха пытались управлять его действиями, Пушкин привел слова Пугачева: «Улица моя тесна», сказанные им старому товарищу Денису Пьянову на свадьбе младшего его сына (IX, 27), а в примечании пояснил, что это слышано им «от самого Дмитрия Денисовича Пьянова, доныне здравствующего в Уральске» (IX, 102). Ссылаясь на беседу с ним, Пушкин в «Замечаниях о бунте» писал, что Пугачев был посажёным отцом на свадьбе Дмитрия Пьянова (IX, 373).
Отец пушкинского собеседника отставной казак Денис Степанович Пьянов (1724–1774) познакомился с Пугачевым задолго до его выступления. Приехав в ноябре 1772 г. в Яицкий городок, Пугачев целую неделю прожил в доме у Дениса Пьянова, где произносил дерзкие речи, «поносил начальство», угнетавшее народ, открыл свое намерение увести яицких казаков на вольные земли Прикубанья, на р. Лабу, а притом «уверял, что и донские казаки не замедлят за ними последовать» (IX, 13). Пугачев уехал, а вскоре до Яицкого городка дошла весть о его аресте в Малыковке (18 декабря). Узнав об этом/ Денис Пьяноь бежал из дома и около года скрывался в старообрядческих скитах и казачьих хуторах в прияицкой степи. Возвратился он в Яицкий городок в декабре 1773 г., незадолго до вступления отряда пугачевского атамана М. П. Толкачева. 7 января 1774 г. в Яицкий городок приехал Пугачев, на этот раз в роли «Петра III», к которому и явился Денис Пьянов{362}. Вскоре состоялась свадьба его младшего сына, описанная Пушкиным в;«Истории Пугачева». Имя младшего сына Дениса Пьянова «Дмитрий», названное Пушкиным, вошло в литературу, указатели, биографические словари{363}.
С. А. Попов, уже не раз упоминавшийся нами, изучая в Оренбургском архиве ревизскую перепись населения Уральского казачьего войска 1834 г., натолкнулся на запись о жившем в Уральске престарелом отставном казаке Пьянове. Это был Михаил Денисович Пьянов. Других Пьяновых в Уральске не оказалось. Обнаруженная С. А. Поповым запись сообщает: «Михайла Денисов Пьянов, 95 лет; по 7-й ревизии[76] было 78 лет. Михайлин зять Нефед Михайлов Толоконников, 44-х лет. Нефеда Михайлова жена Евдокия, 42-х лет»{364}. С. А. Попова заинтересовал вопрос: «Кто же ошибся в имени Пьянова: Пушкин ли, называвший его Дмитрием Денисовичем, или же перепись 1834 г., указавшая, что его звали Михаилом Денисовичем? Не можете ли Вы выяснить: сколько сыновей было у Дениса Пьянова и как их звали?».