Надежда и отчаяние
Шрифт:
На третьем этаже я обнаружил квартиру номер тринадцать, принадлежавшую хозяйке, у которой я и хотел снять какую-нибудь каморку. У двери ее я с минуту простоял в нерешительности, чрезмерно почему-то волнуясь. Наконец, мысленно досчитав до пяти, я выдохнул, после чего трижды быстро и сильно постучал. Немного времени спустя дверь приотворилась на щелку, из которой меня быстро окинули взглядом глаза, а уже после этой процедуры дверь открылась полностью. На пороге стояла женщина лет сорока- сорока двух, одетая в зеленый с цветочками халат.
– Здрасьте. Я по поводу квартиры, – сказал я неуверенно. Если честно, я пришел сюда только лишь потому, что пообещал хозяйке прийти. Сам я уже перехотел смотреть здесь что-либо. – Что здесь у вас?
– У нас тут пять семей живет, двадцать человек. Идемте. Туалет и душ общий, он у нас один. Кухня общая, – она указала на страшную комнату с тремя раковинами и двумя плитами. – Горячей воды нет.
Отличный риелтор эта женщина! Знает, с чего начать.
– Э, знаете…– Я секунд пятнадцать молчал, переламывая себя, чтобы сказать: – Наверное, я еще посмотрю варианты.
Хозяйка смутилась. Я быстро попрощался и поспешил удалиться ко всем чертям. Я конечно хотел сэкономить на квартире, но не жить же в этом коммунальном аду!
На улице я достал свой телефон и открыл «Avito». В закладках нашел еще один вариант, который мне нравился, но который казался мне несколько дорогим. Набрал номер и, двигаясь в сторону остановки, стал дожидаться ответа. Ехать нужно было на другой конец города.
Два часа спустя я вышел из зеленого «пазика» и отправился к двухэтажным домикам, из которых состоял по сути отдельный район моего города.
Что же мне предлагалось за девять тысяч в месяц? Коридор в три шага упирался в кухню, где уместился небольшой стол, два деревянных стула со спинкой, холодильник, старая газовая плита и кое-какая столешница с полками. По коридору направо расположилась комната, весьма большая, с одним раскладывающимся диваном, шкафом, и старым толстым телевизором, который, упади он на ногу, смог бы легко ее сломать. Вместе с полом. В туалете же ничего примечательного не было.
Вид этой квартиры меня несколько угнетал (непонятно почему), но чего не сделаешь, чтобы снова не жить со своей матерью! Мой друг-то, с которым я жил, недавно умер…
– Ну так как, берете? – вывела меня из размышлений хозяйка.
– Безусловно. Напомните, пожалуйста, месячную цену.
– Девять тысяч рублей
– А скидок студентам случайно у вас нет?
– Хорошо, давайте восемь пятьсот.
«Вот это скинула так скинула!» – подумал я.
– Хорошо, я заселяюсь. Оплачу сейчас, – сказал я и начал копаться в карманах в поисках кошелька, но уже через несколько секунд с ужасом осознал, что забыл его дома. На меня накатило такое сильное волнение, что руки и ступни в одно мгновение сделались холодными. Чуть ли не отчаяние. Причем я совершенно не знаю почему. Быть может оставленный дома кошелек ассоциировался с возможностью меня опозорить? – Кажется, забыл дома, – признался я все-таки и вдруг почувствовал себя виноватым. Вот оно. С ранних лет мне твердили, что забывать вещи плохо, а когда я случайным образом совершал этот плохой поступок, матерь говорила одну и ту же фразу, которую я запомнил на всю жизнь: «даже этого ты сделать не можешь».
– Ничего страшного, со всеми бывает, – сказала хозяйка, по всей видимости видя мою страшнейшую растерянность, так как я ошалело замер с руками в карманах. После этого мне сразу стало легче. – У вас наличка?
Я отрицательно покачал головой.
– Тогда переведите мне оплату за месяц на карту и все.
Я так и поступил. Затем все равно покинул квартиру; нужно перевозить вещи.
Только я вышел на улицу, как меня тут же обдало холодным и сильным ветром. С глаз против моей воли ручьем потекли слезы, отчего даже невозможно было нормально смотреть.
В скором времени подъехал автобус. Кое-как протиснувшись в него через первую дверь, я встал на месте даже не держась за поручни – меня просто прижала со всех сторон толпа людей. На улице холод, а внутри автобуса все так сильно надышали, что здесь стоит страшнейшая жара. Пот льется ручьями.
Я очнулся, когда увидел в запотевшем окне знакомые пейзажи. Что ж, вот я и приехал. Холодный ветер окатил меня, сильно мокрого, с ног до головы. Вскоре передо мной возник мрачный пятиэтажный панельный дом. Я быстро поднялся на четвертый этаж, но застыл перед дверью. На меня вновь напало то чувство, которое я испытывал вот уже многие годы: жуткое нежелание открывать эту чертову дверь, возвращаться в эту проклятую квартиру, к этому ужасному человеку. Когда я прихожу домой, она просто изводит меня, я чувствую, что умру, если не сбегу сию же минуту. Помню, как несколько раз после школы, когда уроки уже кончились, а все друзья разошлись, я просто брал и отправлялся гулять. Никакого пункта назначения, конечно же, не было, шел куда глаза глядят. Слушал музыку и шел. Скучно мне никогда не было, ведь я в какой-то степени люблю одиночество. Походы таковые прекратились, когда однажды я чуть не отморозил все пальцы на ногах.
На мгновение я закрыл глаза, собрался с силами, вздохнул и наконец вошел внутрь. Как обычно, никто меня не встретил. Тихо и аккуратно, стараясь не издавать звуков, пройдя по небольшому темному коридору, я прошмыгнул в свою комнату. Здесь стояла хорошая и красивая мебель: застеленная кровать, стол с принтером, монитором, книгами и горой тетрадок, а также кресло и шкаф. Я подошел к своему столу, взял лист, весь в моих каракулях синего цвета, и быстро пробежал по нему глазами. Кажется, я даже слегка улыбнулся. Одно из немногих теплых воспоминаний. Это черновая рукопись моего так и неоконченного рассказа «Комната одиночества». Во время письма для меня исчезало все вокруг, я забывал абсолютно обо всем, и даже время более не существовало. Я мог просидеть так до самого утра. Воображение переносило меня в какую-то другую комнату, другой мир, созданный исключительно для творческих людей. «Вот оно, – думал я, – мое предназначение! Я наконец нашел цель жизни!» Но потом мою веру в писательское предназначение пошатнули жестокими словами, и дело пришлось оставить, несмотря на ту силу, что я чувствовал внутри себя. Признаться, через некоторое время, интерес к делу пропал.
К моему же удивлению, кроме книг и рукописей у меня особо ничего и не было. Вытащив из-под кровати какую-то старую черную сумку, я начал аккуратно все туда укладывать: сначала пошли книги, после мои рукописи, а затем небольшая записная книга, куда я раньше записывал все, что могло пригодиться для нового произведения; последними же легли ручки и карандаши. В другую сумку я наложил своей одежды и ноутбук. Я хотел вызвать такси, но денег стало слишком жалко. Уже собираясь уходить, я вдруг вспомнил, что забыл самое главное – кошелек. Осмотревшись по сторонам и никого не обнаружив, я открыл ящик стола и достал кошелек. Лишь с двумя тысячами, как и положено. Осмотревшись еще раз, я кое-как приподнял лист фанеры, под которым и находились остальные двадцать тысяч. Деньги я прятал не от воров, а от матери, ведь она бывало нет-нет, да и возьмет у меня пару тысяч, причем не говоря мне ни единого слова. Я вернул на место фанеру, убрал купюры в кошелек, затем положил его в сумку и вышел из комнаты. В коридоре столкнулся с матерью…
– А! – вскричала она и чуть отпрянула назад, испугавшись меня. Рыжий кот, которого она держала в руках, от ее крика соскочил на пол и убежал. – Ну вот, опять ты его спугнул! Предупреждай, когда ходишь! – По интонации я понял, что она совсем недавно проснулась и что она явно не протрезвела после вчерашней пьянки. Она отвернулась и, наклонившись, начала водить рукой по полу, зазывая кота
– Чего тебе? – огрызнулась она на меня.
Я хотел что-нибудь высказать ей, но не находил в себе силы.