Надежда умирает...
Шрифт:
– Мистер? Как вы?
– Он открыл глаза и решил, что бредит. Как я уже сказал, их встреча оказалась слишком банальной. Это, естественно была никто иная, как... ее сестра, которая обедала вместе с ней и сейчас, когда настоящая виновница в туалете или в дамской комнате, как кому приятнее, пыталась вывести пятна на светло-голубых джинсах, Дженис (так звали сестру), сидела над нашим героем, чем сразу же снизила настроение Майкла до абсолютного нуля. Ему даже захотелось вновь закрыть глаза в надежде, что вновь открыв их, он обретет наконец перед собой Ее. Куда там!
– Как вы, мистер?
– Голос приятный, вот только остальное не совсем на уровне. Слегка полновата, на лице приятная озабоченность и удивление, глаза не как у сестры, не такие огромные, но значительно добрее. И вместе с тем черты лица округлы и правильны, так что как друг она вполне ничего, решил Майкл. Но пора было уже вставать, а то толпа начала расти и кто-то уже орал как резаный насчет скорой.
– Не поверите, такое ощущение,
– Кряхтя, он поднялся и протянул руку.
– Майкл Стоун, прошу любить и жаловать! Жаловать можно хоть сейчас, а вот насчет любви пока подождем до более близкого знакомства. А вы, прелестное созданье, обладаете именем? Если конечно у ангелов вообще есть имена?
– Дженифер Блэкхарт. Можешь называть меня Дженис или Джен.
– Как медсестру из того фильма? Как его...
– Ты имеешь ввиду ту сентиментальную историю "Прости"?
– Точно!
– Да, как ту китаянку! Ты смотрел этот фильм?
– Смотрел. Только мне как-то не очень было понятно, почему же Джон бросил Иоланту, когда она попросила прощения? Он же ее любил и любит! Как он мог так просто вырвать из своего сердца те жестокие слова в конце?
– Наверное, потому, что любил ее и не мог поступить иначе? Может быть он просто не хотел, чтобы она оставалась с ним? С тем, кем он стал, с солдатом. Да, она сделала его таким, она же и извинилась, но прошлого не изменить, не изменить и того что уже сделано. Тот, кем он был при их первой встрече, тот Джон мог на ней жениться и сделать ее счастливой, а Джон-солдат, грубый, неотесанный, с раной на сердце, при всем желании не смог бы дать его того, что она заслуживала и возможно он сказал так специально, чтобы она ушла. Но он любил и любит ее, как ты правильно заметил. Просто время было потеряно, они оба слишком изменились и прошлого при всем желании было не вернуть.
– Наверное.... Ты словно сама писала сценарий!
– Нет. Перед тобой будущий кинокритик. Мы же все-таки в Лос-Анджелесе или как?
– Еще одна акула Голливуда, которую будут в гробу видеть все режиссеры?
– Приблизительно. А вот и сестренка!
Видение, с довольно заметным пятном на джинсах, приблизилось к столику и сейчас Майклу представилась исключительная возможность хорошенько рассмотреть эту, без всякого сомнения очаровательную светловолосую нимфу, которая без всякого сомнения помянула бы его в своих молитвах, так как с ее очарованием даже Бог должен был забывать об остальных грешниках и принимать ее молитвы вне очереди. Что поделать! В конце концов Бог тоже мужчина, что ни говори! А этот сладкий аромат ее духов.... Сразу все остальные ароматы поблекли и Майкл впал в странное полу эйфоричное состояние. Душа рванулась навстречу неизведанному и.... Оглушительная пощечина моментально вернула его на землю приблизительно с Венеры и перед ним предстала уже не нимфа а сама Фемида, которой только меча да тоги не хватало для общего сходства. Впрочем, насчет меча это как сказать.... Если бы он был, то одним Майклом на этом грешном свете стало бы меньше. Он только ответил, растерявшись:
– Я тоже рад с вами познакомиться....
– От чего на его второй щеке запылала еще одна пощечина, что недвусмысленно дало ему понять, что обладательница легкой на вид, но довольно увесистой руки, к тому же лишена чувства юмора и поспешил, извинившись, ретироваться за соседний столик, где в гордом одиночестве утопил обиду в кофе, прикидывая в уме причины столь поспешного рукоприкладства и пришел к единственному выводу, что все дело в испорченных джинсах, а в чем же еще, если вместо того, чтобы спросить о его самочувствии, ему прямо дают понять, что лучше бы он посильнее поцеловался со столбом и не приходил в себя по крайней мере до того, как Фемида (Майкл сразу окрестил любительницу рукоприкладства) остынет до температуры того мороженного, так некстати оказавшегося у нее на джинсах. Хотя сама по себе причина была смешной, чтобы так близко принимать ее к сердцу, да к тому же еще неизвестно, кто сильнее был виноват в данном случае. Он, заглядевшись на нее и въехав в столб, чем и был вызван весь инцидент с мороженым, или же она, так некстати оказавшаяся в этом кафе и пленившая (так кажется говорится в дешевых романах) сердце Майкла. Впрочем, взвесив все за и против, Майк пришел к выводу, что пора забыть все это и просто отправился на очередную лекцию в университет на своем почти не пострадавшем, в отличие от хозяина, велосипеде, который противно скрипел, словно жаловался на жизнь, чем мешал нашему герою думать, что он и отложил до конца всех лекций.
Лекции протекли слишком быстро, да он так и не смог сосредоточиться на учебе и когда в прямом смысле слова отмучился, то рад был поскорее приехать в общежитие, бросить сумку в угол и упасть на кровать, предаваясь мечтам о будущем, в котором богиня правосудия Фемида преобразилась в гордую нимфу Сирингу, а он, рогатый Пан стремится обладать ее девственным телом, потому что не просто желание затмевает ему рога, а стрелы Эрота пронзили насквозь его в общем-то доброе сердце. Но Сиринга не желает быть женой простого козла и убегает от него, пересекает реку и не видя другого пути просит богов укрыть ее от Пана. Боги превращают ее
Вечный шутник, весельчак Майкл родился и вырос не под жарким Калифорнийским солнцем. Родиной нашего героя был обычный затхлый Чикагский район, где вечно пьяные бомжи норовят стрельнуть у вас доллар-другой, а когда нападают на добряка, решающегося расстаться с одной монетой, то, пройдя пару кварталов, его карман оказывается чудесным образом облегчен от непосильной ноши бумажника, так неудобно его отягощавшего, где готовы убить просто потому, что вы не того цвета кожи или же просто от того, что ваш телевизор сломался на самом интересном месте осточертевшего серила, где солнце бьет с самого утра в окно после бессонной ночи, когда ваш сосед сверху всю ночь бьет жену за то, что она не дает ему денег на выпивку, слева старые пружины соседской кровати помогают вам еще в шестилетнем возрасте понять откуда берутся дети, справа живут наркоманы, а под вами, унылый сумрак подвала, в котором творятся самые грязные дела, которых боится даже солнце, никогда не заглядывающее в эти мрачные тайники разврата, похоти, насилия, всего самого низменного в человеке, если после этого человек вообще может называть себя человеком.
И лишь человек с гипертрофированным чувством юмора мог выжить в этом заброшенном районе, пошутив в ответ. Таким и был Майкл. Со слишком большой головой, всего лишь ВЧД, а не излишняя мудрость была тому виной, сутулость, искривленные ноги, все из-за того, что.... В общем даже сам Майкл не мог сказать, что было виной тому, алкоголизм отца или же другие очевидные причины, он этого не знал и не хотел знать, понимая, что или он будет смеяться со всеми теми, кто смеялся над ним, или же превратится в жалкое уродливое существо в душе, каким был снаружи. Ему ничего другого не оставалось, как спрятать себя очень глубоко, в самые дальние уголки души, а наружу выпускать лишь шута, смеявшегося над жизнью, которая очень давно жестоко пошутила над ним. Но при все этом он был человеком, со всеми присущими человеку чувствами и желаниями. Никто не мог сказать, что этот добряк, весельчак, вечный задира, каждую ночь бессильно плакал в подушку от того, что вся жизнь словно проходила мимо его окна. С начала тех мелких неурядиц на детской площадке, от которых он носил несколько шрамов на теле и душе, до первого отказа его самой первой любви, когда она просто посмеялась над ним, как и все до этого и после. Просто смех. Смех был и причиной того, что ни с одной девушкой у него никогда ничего не было, не потому, что он этого не хотел. Хотел и очень, как все люди хотят любить и быть любимыми и не только в платоническом смысле слова. Но что мог сделать Майки, когда его вторая любовь, которую он все же сумел полюбить, рассмеялась над ним, когда у него ничего не получилось на заднем сидении отцовского форда. Сопливая девчонка просто посмеялась над его бессилием, идущим от темного прошлого, с которым при всем желании Майкл не мог, да и не хотел расставаться, иначе он лишился бы той энергии злости, которую он черпал из этого прошлого. Откуда шли его уникальное упрямство, гипертрофированное чувство жестокости, в большей степени к себе, чем к кому бы то ни было и эгоизм. Именно благодаря этим качествам он и взялся за себя основательно.
До темноты в глазах, до потери сознания занимался на тренажерах, пытаясь из своего тела задохлика слепить нечто более приемлемое, но не для того чтобы разбить головы всем тем, кто когда-то смеялся над ним, хотя он сделал бы это с удовольствием, а только для того, чтобы перестали смеяться. Много читал, прекрасно учился в школе и в конце концов поступил в Лос-анжелесский университет на факультет права. Решил учиться на адвоката. Даже скорее не он решил. Все уже было решено заранее. Он слишком хорошо знал проблемы угнетенных, униженных и невинно оскорбленных, так как сам побывал в этой шкуре и отголоски этого прошлого навсегда изуродовали его душу, в которую он никого не пускал, а если и пускал, то никогда не заходил дальше определенного предела, которым была любовь. Не платоническая, но любовь тела, без которой он научился обходиться и без применения онанизма, но все же при всем своем железном характере (не пил, не курил, по бабам не ходил) Майкл оставался человеком, которому хотелось быть любимым. Именно его исковерканная душа решила за него кем он будет. Он будет защищать угнетенных, так как прекрасно знает, что такое быть в их шкуре.
"Адвокат Дьявола". Таким было его прозвище потому что, как сказал однажды мистер Уитмен (преподаватель права): "Дьявол, молодой человек, был изгнан из рая только потому, что у него не было такого адвоката, как вы". С тех пор и приклеилось к нему это прозвище. Более изворотливого адвоката, способного и самого вышеупомянутого дьявола обелить в глазах Бога, было просто не найти на всем его курсе.
Майкл вернулся от своих печальных дум о той незнакомке с тяжелой рукой, открыл личный дневник и написал несколько строк: