Надежда умирает...
Шрифт:
– Странный какой-то, тебе не кажется?
– Спросил Майк.
– Немного. Но писатели, актеры, музыканты, поэты и прочие люди творчества всегда не от мира сего. Если бы ты учился на моем курсе и общался с подобными людьми так же часто как я, ты бы понял, что без этой странности они бы не сотворили всего того, чем мы можем восхищаться. Чтобы сделать то, чего не делал до тебя никто необходимо быть чуточку не с этой планеты.
– Я не слышу здесь голосов детей. Надеюсь, он не держит тело своей жены в...
– Холодильнике?
– Послышался сзади голос и хозяин, чуть посмеиваясь, вошел, неся перед собой поднос с приятно пахнущим кофе и тостами.
– Нет, уверяю вас! В холодильнике у меня только труп соседа, у которого я украл этот кофе, а в подвале еще и камера пыток, так что если вы раскритикуете мой кофе, то я вас как раз туда и отправлю на долгую мучительную смерть. Не тушуйтесь, молодой человек.
– Добавил он, заметив смущение Майкла.
– Мне и не такое приходилось слышать.
– Простите...
– Ничего
– Добавил он, вздохнув.
– Угощайтесь. Уверяю, цианистый калий с кофе смешан в самой точной пропорции.
Кофе и на самом деле был приятный. Но Дженис всегда брала быка за рога и, достав блокнот пошла в бой.
– Мистер Акименко.
– Максим. Просто Максим. Прошу, увольте меня от этих мистеров. Я уже почти десять лет в Америке, но никак не могу к этому привыкнуть. Да и моя фамилия с этими мистерами как-то не сочетается. Давно бы взял псевдоним, да мои литературные агенты против. Говорят раскрученный лэйбл, менять - только портить, упадут продажи и прочее. Им виднее. Так что вы хотели спросить, молодая леди?
– Вы десять лет в Америке?
– Почти.
– А что заставило вас эмигрировать из России?
– Личные обстоятельства. Я, видите ли, болен. Да, да, молодые люди, очень болен. Рак. Вы наверное уже заметили мой вид. Мне немного осталось, всего лишь несколько месяцев, а заболел уже очень давно. В это трудно поверить, но уже почти двенадцать лет болею. Медленно иду в могилу. Захотелось убежать, скрыться от некоторых дорогих мне людей, которые даже не знают, что я здесь и думают, что я уже умер. Не хотелось быть им обузой и медленно кончаться у них на глазах.
– Рак? А медицина?
– Медицина?
– Он горько усмехнулся.
– Раньше возможно и вылечила бы, но не в такой стадии.
– Поэтому вы и дали согласие на интервью? Раньше, насколько мне известно вы держались в стороне от этого, так что же заставило вас дать его сейчас? И просто студентке, а не какому-нибудь мастодонту журналистики?
– Очень просто. Я не люблю шумихи, а вы, как верно заметили, просто студентка и это ни к чему меня не обязывает. Кроме того, хочется побыть хоть немного среди людей. Вы же знаете, я живу жизнью отшельника, весь в своих рассказах и иной раз даже солнечный свет мне в тягость. Я люблю ночные прогулки. Люблю мечтать.
– Я тоже.
– Вырвалось непроизвольно у Майкла.
– Вот, вот, молодой человек. Думаю, вы меня поймете. Я люблю мечтать и к сожалению мечты, это все, что у меня есть.
– А почему вы не женились?
Печаль на его лице, как показалось Майклу, в данный момент, как был произнесен этот вопрос, приобрела особую глубину. "Наверное, она затронула больную тему?", подумал он.
– Молодые люди....
– Вздохнув, начал он, спустя какое-то время, когда казалось, Максим собирается с мыслями.
– Запомните одну простую истину. Если однажды вас в жизни посетит настоящая любовь, а это просто неизбежно. Никогда! Я повторяю, никогда не играйте с этим чувством! Хватайте его, держитесь за него руками и зубами, сколько позволят вам силы, берегите это самое прекрасное в мире чувство, как самое драгоценное, что только у вас может быть, иначе вас постигнет моя участь. Я играл с любовью. Играл с этим великим чувством без уважения к чувствам любимой мной женщины и я проиграл.... Я не смог сохранить это чувство, я как садовник сгубил прекрасный цветок, не понимая, что ему требуется для жизни вода и солнце, а так же забота и любовь, без которой он просто погибнет. Я потерял свою любовь, не смог сберечь и прошу вас, не повторяйте моей ошибки. Не играйте с любовью, не играйте с чувствами любимого вами человека. В этой игре не возможно выиграть.... Да. Еще Шекспир сказал, вся жизнь театр. Забудьте! В остальном, быть может, но не в любви. В любви играть нельзя, нельзя и просто опасно! К сожалению я не понял это в свое время, вот и остался один, так как не смог больше никого полюбить так же, как ту единственную, которая осталась там, в России, и о судьбе которой мне к сожалению все эти годы ничего не известно.
– Он закончил свой жаркий монолог и в комнате воцарилась странная тишина. Но вот он поднял голову и, печально улыбнувшись, проговорил.
– Но я рад, что могу помочь, пусть не себе, но тем молодым людям вроде вас, которые читают мои рассказы, смотрят фильмы, поставленные по ним, и они, надеюсь, раньше меня поймут, что это за великое, могучее, прекрасное и вместе с тем очень хрупкое и нежное чувство и научатся беречь его лучше, чем я. Пусть лучше они учатся на моих ошибках, чем на своих собственных. Так будет лучше....
– Вы считаете, что настоящая любовь может посетить человека только однажды?
– Неожиданно спросил Майк.
– Молодой человек, я не так молод как вы, чтобы питать иллюзии на этот счет. Молодость блаженна своим неведеньем - старость несчастна своей мудростью. Я уже давно не питаю иллюзий насчет любви. Она не может быть настоящей или не настоящей, не может быть естественной или противоестественной. Можно влюбляться много раз и даже не отдавая себе в этом отчета, самим искренне верить, что вы действительно любите, но это лишь самообман. Любовь либо есть, либо ее просто нет. И отвечая на ваш вопрос, юноша, я могу сказать только одно. У человека одно сердце, одна душа, одни
– Вы считаете, что главное в любви, это понимание?
– Джен еще бы рот раскрыть пошире и можно будет без труда сосчитать общее количество ее белоснежных зубов.
Он слегка ухмыльнулся печальной ухмылкой в левом уголке рта и ответил.
– Могу на это сказать одно, мои друзья, вы позволите себя так называть? Если бы я понимал ту единственную женщину, которую любил и люблю в то время, когда еще был здоров, то сделал бы ей предложение. Я был бы давно женат, мои дорогие. Я упустил время, а когда понял ее. Понял, что ей было нужно от жизни, от меня, от всех тех, кто ее окружал, я просто не имел права становиться мужем той, которую мог сделать вдовой очень скоро после свадьбы и еще неизвестно какими у нас были бы дети. Нет.... Даже рак здесь не причем, но вы же видите мою внешность. Предмет насмешек всей моей жизни, поэтому я и люблю одиночество. Я не знал, какими могли бы быть наши с ней дети и не хотел так рисковать. До своего отъезда сюда в свое время я просто не мог допустить что-либо близкое между нами. Тогда я не смог бы уехать, но держать на расстоянии свою любовь, это все равно что держать стакан воды на вытянутой руке и не приближать его ко рту, находясь при этом в адском пекле. Этот стакан я держу уже очень долго и он не становится ближе, как и не становится меньше жажда, но так было нужно, это все, что я могу сказать.
– Она знала про рак?
– Знала? Догадывалась, быть может. А кроме того в годы моей буйной молодости и еще неоперившихся рассказов, я слишком сильно мучил ее, играл..... Вот о чем я говорил. Я играл с любовью. Написал несколько рассказов о раке. Вы наверное читали "Демона"? Или смотрели фильм? Так я хотел ей рассказать о своей болезни, но после испугался, что это будет для нее слишком больно и списал все это на свои тогдашние обычные депрессии, желание умереть. После этого написал еще один рассказ, в котором заставил ее еще раз наступить на те же грабли, заставил поверить в рак, а потом еще раз испугался и соврал, что все в порядке. Я играл с ней, непозволительно жестоко играл в то время, когда в ее жизни был период, в котором понимание и поддержка были ей нужнее чем когда-либо. Тогда ей как никогда нужен был друг, а я был просто жестоким эгоистичным ублюдком, который не понимал, не хотел понимать, не хотел и не мог из-за постоянных болей мыслить здраво. Я..... Простите....
– Он сильно побледнел и начал задыхаться.
– Мистер Акименко! Я вызову скорую!
– Майк бросился к телефонному аппарату, но был остановлен резким жестом Максима.
– Не надо!
– Хрипло выдавил он.
– Сейчас пройдет. Такое бывает от волнения.
– Простите, мы не....
– Ничего.
– Он почти отдышался.
– Ничего страшного. Прошлое всегда подстерегает меня. Я не оправдываю себя, у меня нет оправдания. Эгоист на то и эгоист, что поклоняется своему эго. Свое собственное Я значило для меня тогда очень много. Не потому, что мне не хотелось думать о ней, думал. Я хотел не просто понимать ее, а дать ей понять это. Что я ее понимаю, дать ей уверенность, что со мной она будет в безопасности. Хотел быть всегда с ней рядом, жить ее жизнью, ее желаниями и радостями, ее бедами и проблемами, которые мы решали бы вместе, но всегда рядом с ней я превращался просто в эгоистичную скотину.