Надежда
Шрифт:
— Дядька, черт, что наделал? Завез к черту на рога. Кроме шуток. Вот гад! А еще родня!
Слова с трудом шли с его губ.
Растирая ушибленные места, мы, еще не оправившись от первых страхов, уже боролись с другими. Никто не скулил. Все молча шли по дороге в сторону города. Никто не хотел нарушать длинную гнетущую паузу. Витька, переживая свою вину, лихорадочно думал. Вдруг он закричал:
— Если в темноте фары осветят тонкую веревку, то она почему-то кажется канатом! Надо натянуть что-либо поперек дороги и любая машина остановится.
— Нечасто они
— На асфальте чаще. Идти все равно надо, а там глядишь и повезет. По крайней мере, нам всем стоит вытащить из одежды резинки, — предложил Леня.
Девчонки из соседнего двора, не желая доискиваться до смысла непонятного явления, раздраженно запротестовали:
— Уймись. Чушь сморозил. Умора! Муть несусветная.
— Завели волынку. Думаете домой попасть, не ударив палец о палец? Ну и сидите здесь до утра, может, поумнеете! — возмутились остальные.
Подействовало. Вскоре бечевка нужной длины была готова.
— Может, повесим на нее ветки и траву? Будет выглядеть как ограждение. Это не лишено смысла, — предложил Ваня.
— Правильно! — обрадовался Витька, почувствовав поддержку.
Нам повезло. Фокус получился. Шофер остановил самосвал. Тут мы его и окружили. Девчонки с ревом упрашивали дядю помочь. Услышав нашу историю, шофер поругал нас, нашего обидчика и согласился отвезти до самого дома. В город добрались быстро.
— Олухи! Родители, наверное, уже все слезы выплакали. Живо по домам, — приказал водитель.
И мы рассыпались по двору, предчувствуя заслуженное наказание.
СУД
После ночного происшествия дед потребовал от меня всюду следовать за Олей. А ее любимым местом отдыха был суд. Он располагался через дорогу от нашего дома. Оля ходила туда, как на работу.
Сегодня я попала на первое в своей жизни судебное разбирательство. Судили парня, который избил жениха своей бывшей невесты. В перерыве я спросила:
— Мама, драться было глупо? Раз два жениха и одна невеста, значит, она должна выбирать? И еще непонятно, почему девушка говорила, что первый побил второго из любви к ней. Разве это любовь? Он же дрался из-за своей обиды, потому что его разлюбили!
— Сама девица виновата. Наверное, двойную игру ведет, — категорично заявила толстая тетя Наташа.
— Что это значит? — заинтересовалась я.
Ехидная ухмылка пробежала по сытому самодовольному лицу соседки:
— Двух кавалеров одновременно пасет. Про запас кого-то держит.
— Ну, зачем вы так о девочке. Она, может, чего-то и не понимает, но не подлая, — возразила другая женщина.
— И чего судиться? Просто два парня подрались из-за девчонки, — поддержала разговор третья тетка, похожая на вопросительный знак.
— Драки не было. Было избиение, — возмутилась интеллигентного вида старушка. — Если приговор отменят, это будет означать, что можно безнаказанно наносить телесные повреждения.... Чего нам обижаться на молодежь? Кого воспитали, с теми и жить будем.
— От семьи все идет, — вздохнула совсем ветхая старушка.
В разговор вступила
— Представляете, еду я с рынка с двумя сумками. На первом месте сижу. Подходит ко мне девочка и говорит: «Перейдите, пожалуйста, в середину вагона. Я хочу сесть рядом с мамой». Вежливо так обратилась. А я ей отвечаю: «Если ты мои сумки сейчас отнесешь на новое место, а потом, когда вагон будет переполнен, назад принесешь к выходу, я пересяду». Девочка сердито фыркнула. А я ответила ей спокойно: «Думать надо, прежде чем говорить. И не только о себе думать».
К нам подсел страшного вида мужик. Черты лица его были даже красивые, но выражение — злое. Фигурой он напоминал огромную беспокойную обезьяну. Я отодвинулась от него. Он заметил и успокоил:
— Не трону. Ты мне ничего плохого не сделала.
— А кто сделал? — зачем-то спросила я.
— Брат. Пришел я из армии, а он успел жениться и весь родительский дом занять. Десять лет с ним воюю. И поджигал, и с топором на него кидался. А он хитрый: хватает меня с помощью соседей — и в тюрьму. Все равно своего добьюсь или убью его!
Меня покоробила его беззастенчивая откровенность. Но тихая тайная жалость к несчастному победила, и я с подобающей детскому разуму наивностью предложила:
— А вы бы себе новый дом построили. Зачем в тюрьме жить? Разве это правильно?
Руки моего собеседника нервно вздрогнули и сжались в кулаки. Не сводя с меня черных напряженных глаз, он ответил злым шипящим шепотом:
— Жизнь положу, но докажу, что прав! Не позволю себя обманывать!
Я поежилась под его тяжелым взглядом. Настроение мое совсем испортилось, но я уныло продолжила бесполезную беседу:
— Может, вы перестанете сердиться, и станете жить счастливо?
— Нет, я пойду до конца! — угрюмо и резко возразил пострадавший.
— Состаритесь и умрете в тюрьме. Деток у вас не будет, и любить вас некому будет, — искренне посочувствовала я мужчине.
— Ну и пусть!
— Вы упрямый? — удивилась я, все еще считая этот недостаток принадлежащим только детям.
— Да, — с гордостью, с вызовом ответил он.
Я не понимала дядю. Он казался мне глупым. Тут его отправили к судье. Интеллигентного вида женщина обратилась ко мне:
— Хорошо, что у него нет детей. Нечего плодить бандитов!
— Вам не жалко его? — удивилась я.
— Жалеть надо больного. Глупого учить надо.
— Разве такого можно переучить?
— Этого уже нет, — вздохнула она и добавила, — не советую тебе, деточка, вести разговоры с подобными типами, остерегайся их.
А на вечернем заседании проводилось сразу несколько бракоразводных процессов. Они перемешались у меня в голове, вызвали беспощадный разброд в мыслях. Я никак не могла понять, кто в этих историях виноват, поэтому с нетерпением ожидала обсуждения событий на лавочке. Но были и очень простые разводы. Судья во время перерыва спросил одного молодого человека с необъятной шевелюрой, похожей на стог сена после бури, о причине разногласий в его семье. Тот ответил с выражением холодной отчужденности: