Надежда
Шрифт:
— Да кто ж мне целую тарелку конфет даст?
— Просто представь.
— Мясо возьму. А ты сам-то колбасу ел?
— Дядя Коля на праздники привозит. В магазине что угодно есть. Даже икра и крабы.
— А что это — «крабы»?
— Похожи на наших раков. Я не ел, от мамы слышал, что до войны папа приносил на Новый год, чтобы счастье весь год было, — вздохнул Петя.
— А ты когда-нибудь ел столько котлет, чтобы наесться и больше не хотелось?
— Нет. Мама поровну делит — по одной.
— И
Бабушка поставила яичницу-глазунью с нежным пахучим салом и пояснила для меня:
— Такое сало только у свиньи бывает. Колготы с ней много, зато вкусно. У хряка сало жесткое, вонючее. Мы их не держим.
— Хватит лясы точить. Роса сошла. Пора на сенокос, — заворчал дедушка.
— Деда, погоди минутку. Я — к соседям, молока и хлеба отнесу, — сказал Петя.
— Беги, да поживее... — разрешил дедушка.
Мы зашли в полутемную комнату. На железной кровати с закрытыми глазами лежал крупный, полный старик. По нему ползал мальчик лет трех и канючил:
— Папа-деда, вставай, есть хочу.
Петя поставил на стол кувшин с молоком, взял мелочь с тумбочки и, показав мне жестом «подожди», скрылся в дверях.
Дед, кряхтя, приподнялся на постели и, увидев меня, скрипучим голосом спросил:
— Ты чья?
— Я с Петей, — пробормотала я.
— А... — одобрительно протянул старик. — Налей Ванюшке молока.
Я осторожно наполнила кружку и поднесла малышу. Он все выпил и полез ко мне на руки. Я обрадовалась такому доверию и с разрешения деда понесла мальчугана во двор.
Тут прибежал Петя, и я спросила:
— А почему Ваня так смешно называет деда?
— Он ему вместо отца. А Светка, наша соседка, называет своего «мама-деда», потому что родители её целый день работают, да ещё вечером подрабатывают. Дед с ней и днем и ночью, — торопливо ответил Петя.
Дедушка и дядя Коля шли впереди с косами, а мы с граблями и вилами — сзади.
Тропинка вела огородами. У городских на участке — все больше картошка, огурцы, помидоры, капуста. А здесь — репа, редька, высоченная узорная конопля по краю огорода и проса чуть-чуть, и горох, и всякие травы: мята, кориандр.
— Дедушка! А конопля зачем? — спросила я.
— С конопляным маслом любая каша в рот сама прыгает. А из стеблей я веревки выделываю.
Идем мимо высоких рядов мака, стоящих навытяжку, как солдаты в строю. Он отцвел, и огромные головки с мой кулак притягивают меня. Хотела сорвать одну, Петя остановил:
— Не переводи добро. Семена ещё белые, противные.
Наконец подошли к делянке. Луг сплошь покрыт кочками, между ними хлюпала вода.
Дядя Коля возмутился:
— Вот как старость у нас уважают!
Дед отмахнулся:
— И на том спасибо. Все ноги посшибал, пока выпрашивал.
Потом добавил:
— Это старое русло реки, оно называется старицей. Отсюда и кочки, и влага. Чуть подале ежевика растет в изобилии. Обвивается вокруг всего, к чему только прикасается. Опутала весь берег. Не успеешь обернуться, как время собирать подоспеет.
Дедушка не разрешил мне работать босиком, хоть я и пыталась объяснить, что ступни у меня, как асфальт.
— Распорешь ногу, столбняк хватит, что тогда?
Я молча натянула резиновые сапоги бабушки Глаши. Дядя Коля с дедом «стригли» кочки, а мы граблями собирали траву в кучки, перетаскивали на сухое место и раскладывали тонким слоем для просушки. Дедуля на полусогнутых ногах шустро скакал с кочки на кочку. Дядя Коля чертыхался, то и дело соскальзывал в воду и поминал председателя колхоза всеми ему знакомыми эпитетами. Для меня вилы и грабли оказались тяжелыми. Я работала руками.
Солнце распалялось, но белый платок бабы Глаши спасал меня. Дядя Коля не выдержал и тоже покрыл голову носовым платком, завязав его по углам в узелки. Наконец и дедушка попросил сделать ему пилотку из газеты. Раскаленный знойный воздух дрожал горячим маревом. У меня перед глазами плыли желто-красные блики, и чуточку пошатывало. Ничего страшного. Это от малокровия.
Сели перекусить, что бог послал, под единственный куст полусгнившей ракиты. Зоя зачерпнула воды в кринице. Студеная, зубы сводит!
— Не пей много, утка. Перетерпи, а то целый день воду хлестать будешь, — посоветовал мне дедушка. — Время послеполуденное. Всем отдыхать! Сейчас без четверти два. Встаем в половине третьего.
Дядя Коля глянул на свои старинные часы. Без десяти два. Я вслух удивилась тому, как дед по солнцу точно определяет время.
— Привычка, — буркнул он.
— День год кормит, и, пока нет дождей, надо с сеном торопиться. Потеряешь час, потом наплачешься. Гнилым сеном скотину не накормишь, — бормотал полусонный дядя Коля.
Снова взялись за работу. К шести часам пекло стало ослабевать. Рубашки у мужчин со спины мокрые. А я сбросила платок и принялась лить воду себе на голову.
— Надень платок, — приказал дедушка.
— А как же на речке городские дети целый день бултыхаются? — заупрямилась я.
— Речка — одно, а водой из криницы даже летом мозги можно застудить и подхватить менингит.
Я послушалась и теперь лишь время от времени увлажняла лицо. Стук наждачного камня и визг косы при точке отмеряли метры покоса. Я понимала, что помощь моя невелика, но очень старалась. К вечеру порядком устала и стала чаще спотыкаться о кочки. Дед отправил меня ворошить подсыхающую траву. Часа через два он взглянул на небо, смочил рот водой, вытер усы и сказал: