Надоело говорить и спорить
Шрифт:
– Опять?? – заорала она на хозяина. – Ну-ка отсюда к е…и матери!! (Это – жена из магазина.)
– Да вот тут артист… – робко оправдывался хозяин.
– Где?
– Да вот.
Она схватила Мишку за лацканы пиджака и вышвырнула на лестницу.
Едва нашел такси. Ночью приперся в Москву.
• Боже мой! Какую радость раньше нес с собой снег, когда легко любилось! Каким счастьем казалась жизнь, как хотелось жить дальше – в покое и в счастливых мучениях друг друга! Куда все это ушло? В какую-то черную яму, в зарешеченное отверстие общественного душа. Остались мелкие радости – что не
• На ляжках у человека наколки: на правой наколото – ПРАВАЯ. На левой – ЛЕВАЯ.
• Лещенко: «В тридцатые годы у нас была такая бдительность, как пороховые газы: во все стороны».
• Сначала завизируй, потом импровизируй.
• После расстрела – танцы.
• А и К идут по тропинке.
– Ну все равно, – говорит К, – хартия всегда стояла над органами принуждения.
А: – А где ты видел эту хартию?
К: – Ну кучка.
А: – Не кучка, а шайка.
К: – Ну шайка.
• Все они стремились к одному – к максимальному личному выживанию. Я недавно видел фотографию всего клана моего шефа: на фоне дачи стоят доктора наук, директора институтов. Ни одного рядового. Ни одного неустроенного. Без «Мерседеса» ни одного.
• Утром в пятницу, 10 февраля, было обсуждение моего сценария «1945 год». Я приехал немного пораньше. Элеонора сказала:
– Умер Устинов. Радио сменило программы.
– Почему Устинов?
– Он отменил поездку в Индию.
На том и порешили. Прошел редсовет. Прискакала Г. Шергова – то же! Но подошел Мелетин:
– А вот та сторона коридора имеет другое мнение.
– Кто?
– Сам.
Только потом, стоя у Манежа на красный свет, я увидел белый «Мерседес-7777», полный возбужденных людей, а за рулем Нонну Щелокову – улыбка, ликование от уха до уха – и понял: Андропов.
• Я захожу в комнату, где на кровати лежит один из моих учеников. Перед ним – деревянная стена, рядом с ним – ящик гвоздей «сотка». Стена вся утыкана брошенными, как ножи, гвоздями.
– Портишь имущество? – сказал я.
– Порчу, – сказал он, продолжая метать гвозди.
• Врачи – как поэты – ревнивы, но обсирают друг друга посерьезней.
• Коля из группы захвата «Каскад». Ранение в голову. Пуля прошла под лобовой костью и вышла рядом с глазом. Вторая порвала перикард сердца. Были и еще ранения. «Никто не думал, что я выживу. Жене сказали – один шанс на тысячу. Если будет жить – слепой и обездвиженный. Жена в тот же день побежала в загс и развелась. Коля выжил. «Но это – тяжелей пули», – сказал он.
• Женя приехал и сказал: «Херово, Юра, херово».
• – Твой так определил: «Если думают о стране и партии – назовут Михаила Сергеевича. Если думают, как бы зажать все и дальше, – Гришку. Если думают о своей колбасе – завгара».
• Грузин:
– На первую залезаю – устаю. На вторую – уже голова кружится. На третью – сознание теряю.
Врач:
– В вашем возрасте уже нельзя так увлекаться женщинами.
Грузин:
– Я имею в виду ступеньки.
• Как ни странно, перед смертью Ю.А. распространился анекдот:
– Почему прошлый генсек ездил туда-сюда, а нынешний никуда не ездит?
– Потому что тот был на батарейках, а этот от
• Похороны были во вторник.
Самое поразительное в том, что уже в 9 утра в среду по городу разъезжали грузовики и срывали все цитаты из предыдущего генсека.
• Психически ненормальные дети. В предвидении снятия отца сменяли квартиры, заготовили шмотки, шестьдесят пар обуви. Но через день он уже стал «выдающийся деятель ленинского типа».
• Когда подошла Тэтчер, он не знал, что сказать, косился на Громыко. Прятал глаза. Главы подходили с соболезнованиями, но он принимал их приход как поздравления к восшествию.
Все они слетелись сюда для того, чтобы своими глазами убедиться – правда ли? Не врут ли? Нет, правда. Нет, не врут. Ликование!
• Весна похожа на развод – открывает всю грязь.
• А если мы сделали что-нибудь не так, то вам ответят те, кто нас сюда послал.
• Симптоматичный анекдот этого времени.
Человек идет на похороны в Колонный зал. Его останавливают:
– Пропуск.
– Какой пропуск? У меня абонемент.
• Два киргиза: «Появилась хищная большая птица. Дельтаплан называется. Восемь раз в нее стрелял. Только после этого человека выпустила, а сама улетела».
• В армии я был начальником БСЛ (большой совковой лопаты).
• Субботник. Нинон:
– Сейчас придем в редакцию, тряпками повозим по столам, чаю попьем, и все. В одиннадцать уже свободны.
Теща:
– Как это так? Почему так коротко?
– Такой у нас порядок.
– В соседние учреждения пойдите, им помогите.
• У матери два будильника – тихий и громкий. Тихий стоит возле уха и будит. А громкий поставлен на TV и заведен на 5 минут позже. Когда звонит, даже подпрыгивает от возмущения, что не встают. Вот уж тогда мать, кряхтя, встает и ложится на ковер – делать ежеутреннюю физкультуру. Она сначала смотрела эти утренние телемучения несколько скептично, потом втянулась, потом поверила, что все хорошее, что связано с ее здоровьем, – это от утренней зарядки. И, кстати, вполне возможно, что это именно так. Я настоял, чтобы матушка ходила пешком до метро, и она делает «перерывы» для транспорта только в скользкую погоду.
• Мы кричим – осень, осень, а листья падают уже в июне.
• Отменяются карточки после великой победы,
Аденауэр в городе Бонн нагнетает очаг,
На Тишинской толкучке – трофейные велосипеды,
А майор Откаленко покуривает на кирпичах.
• Надежды нет. Исполнились надежды.
• Не может быть у счастья счастливого конца.
• А мужчинам – не конфеты,
А мужчинам – коньяки,
Золотые эполеты
И большие рюкзаки.
• Так прощай, моя свобода:
Навалявшись на песке,
Я иду по переходу
С черным ножиком в руке.
• Палачи и убийцы знают о человеке больше, чем скрипачи и монахи.
• И звездами, как яствами,
Уставлен небосклон.
• Боже, дай мне одиночную, отдельную, штучную смерть.
• И никто из нас, никто —
Ни поэт и ни философ —
Не узнает, не поймет,
Кто же первым дернул шнур.
• Когда любая чепуха —
Цветок в полупустом стакане,
Полунадкусанный сухарь,
Полу-Тамара, полу-Таня,
И по колено в смерти жизнь,