Наедине с собой
Шрифт:
словами, я готов к защите диплома. На два года раньше однокурсников. Вот это финт! Конечно, глупо надеяться, что начальство позволит мне это сделать. Однако попробовать, не исключено, стоит. Вот только не поставлю ли я под удар преподавателей, согласившихся пойти мне
навстречу?!
Овруч. Журналистский дебют (1974-1976)
Начинаю трудовые будни в роли корреспондента отдела сельского хозяйства овручской районной
газеты «Зоря». Первое задание –
первый взгляд, что здесь, казалось бы, сложного? Но колхозный инженер ведет меня вдоль ряда
жаток и приговаривает:
– Эта готова. И эта – готова. И эта… Да они вообще – все готовы!
Я нутром чувствую: нагло обманывает. А что могу возразить, если сам ни бельмеса не понимаю, хотя и вырос не на асфальте, и курсы трактористов-машинистов с горем пополам закончил. К
счастью, тут мне на выручку неожиданно приходит водитель редакционного УАЗика, который от
скуки следует с нами. Улучив момент, когда инженер отвлекся, Григорий, тыкая пальцем в одну
из жаток, прошептал:
– У нее же мотовило на честном слове держится! Его просто прислонили…
Выдержав паузу после возвращения инженера, я с умным видом показал ему на злополучное
мотовило. А водитель еще и поддакнул:
– Да, и в следующей жатке подшипника на транспортере нет.
Тот, поняв, что люди пожаловали не хухры-мухры, а подкованные, тут же сменил тактику и, честно называя степень разукомплектованности того или иного механизма, жаловался на
отсутствие необходимых запасных частей.
Как вы понимаете, мой материал, если и не был признан лучшим в номере, то добрых слов
заслужил. Особенно в части критики руководства районного объединения ««, не обеспечивающего
колхозы запчастями, что грозит срывом всей уборочной кампании.
***
Очередная командировка. Как водится, дав на целый день редакционную машину, редактор
совершенно справедливо хочет выжать из ситуации максимум. Едут, кроме меня, заведующий
отделом партийной жизни Михаил Фишман, заведующая отделом писем Галина Кирилюк и
фотокорреспондент Валентин Редчиц. Иными словами, УАЗик забит до отказа.
Схема работы привычно проста. «Чешем» все хозяйства подряд. Приехав в очередное, бросаемся в
разные стороны. Завпартотделом ищет секретаря первичной партийной организации, завотделом
писем идет либо в клуб, либо в библиотеку, я – к главному агроному или зоотехнику. А фотокор –
к председателю. За списком тех, кого тот порекомендует запечатлеть для вечности.
Как правило, в каждом колхозе приглашают перекусить. Мы редко отказываемся. Поэтому к
концу дня все, кроме водителя, изрядно навеселе. Трогаемся в обратный путь уже затемно.
Впереди садится дама из отдела писем.
Травим анекдоты, смеемся.
Фотокор кладет мне руку на спину. Ничего необычного в этом нет – в машине теснотища. Спустя
несколько минут его рука скользит мне под воротник рубашки. Я настораживаюсь, но уповаю на
случайность, хотя слышал о парне всякое. И вдруг он, склоняясь к моему уху, нежно шепчет:
– Тебе приятно?
Я прошу водителя остановиться: дескать, нужно отойти на пару минут. Тот тормозит. Отлить не
против вся бригада, поэтому расходимся по сторонам. Я специально иду за заведующим
партотделом: во-первых, он еще и секретарь первичной партийной организации редакции, а, во-
вторых, самый солидный по возрасту. И, рассказав о казусе, прошу, когда вернемся, сесть между
мной и нестандартно ориентированным фотокором. Он смеется, но обещает.
Возвращаемся к машине. Фотокор садится с одной стороны, завпартотделом – с другой, а я, обойдя авто, пытаюсь пристроиться с боку старшего товарища. «Нетрадиционал», не будь
дураком, выходит из машины, тоже ее обходит и просит меня:
– Подвинься!
Сдаю назад: мол, садись. Тот усаживается. А я снова двигаюсь в обход, дабы занять более
приемлемую позицию. Мой воздыхатель выбирается из автомобиля и собирается перебраться на
другую сторону. Но тут вмешивается завпартотделом, причем безапелляционным голосом.
Фотокор что-то зло бурчит, однако подчиняется. Водитель и заведующая отделом писем не
скрывают своего смеха.
Въезжаем в Овруч. Вот и типография, где находится лаборатория фотокорреспондента – ему
сходить. Выбираясь из машины и уже не стесняясь коллег, он начинает уговаривать меня пойти с
ним, дабы поглядеть, как делаются снимки. Но дураков нет. Однако я ошарашен: разве такой
человек имеет право работать в редакции?!
***
Хотя я и стал заочником по принуждению, связи с курсом не теряю. А там снова – нешуточное
дело. Мой уже упоминавшийся в этих записках товарищ Анатолий Згерский написал курсовую о
батьке Махно. Причем не с позиций официального безоговорочного осуждения. Что тут началось!
Причем ситуация выглядела весьма интересно. С одной стороны, парня – студента т. н.
партийного факультета – надо безоговорочно исключать. С другой, кому-то ведь за
«идеологический недосмотр» придется отвечать. И первым делом Анатолию предложили
курсовую тихонечко забрать и написать новую. Тот – ни в какую. Тогда к декану пригласили его
жену Аллу Ярошинскую – тоже нашу однокурсницу. Повлиять на мужа не смогла и она. И
«махновца» исключили (какой он уже по счету на курсе?).