Наг для мятежной Дюймовочки
Шрифт:
— Снежана… — отчего-то осипшим голосом произнес Аншас и уставился на меня широко раскрытыми глазами.
— Я что, вслух сказала? — всполошилась, но потом на меня снова накатило расслабленное блаженство, и я подняла голову и лизнула его шею. — Ммм… И правда вкусный.
— Снежана… — сглотнул блондин и сильнее прижал меня к себе.
— Совесть имей, — хихикнула Нэсси
Я перевела на нее взгляд и фыркнула.
— А ты чего так к Шанасу прижимаешься?
— Я-то прижимаюсь, — скорбно вздохнула девушка и хитро блеснула глазками. — А вот меня никто не обнимает. Мой кавалер стоит столбом и почти не дышит.
Будто только ожидая этой команды, Шанас обхватил талию девушки руками и так сильно к себе прижал, что она вскрикнула. Но потом хватка нага ослабла, и Нэсси снова захихикала, а вот Асшания захлюпала носом.
— Эй, ты чего? — тут же обратила на нее внимание Нэсси.
— Я неудачница-а-а! — вдруг провыла с земли чернохвостая, уткнулась лицом в ладони и разрыдалась. — Мама всегда говорила, что я ни на что не гожу-у-усь, и даже время на меня тратить не хотела. Раз в неделю только ко мне приходила, проверяла домашнее задание и говорила, что я ду-у-ура, — девушка всхлипнула, и ее спина сотряслась от рыданий. — Права она оказалась. Ничего мне поручить нельзя, — снова всхлип. — Только брат меня и любил. А она его под нож пустить решила, когда он не согласился с ее планом. А что он ей? Не родной ведь, а мне родно-о-ой! — еще горше разрыдалась она.
— Вот ее накрыло… — почесал затылок Дитер.
Чернохвостая внезапно зло на него зыркнула и крикнула срывающимся голосом:
— Да! Родной! Пусть только по отцу, но родной! Роднее нету! А она его… — Асшания снова всхлипнула, лицо ее скривилось, и девушка пошла на новый круг рыданий. — Она обещала, что не убьет брата, если я буду послушной и сделаю все, как она ска-ажет. А я не смогла-а-а.
Н-да, теперь по крайней мере понятно, какими мотивами она руководствовалась при нападении на Шааса.
Девушку стало жалко, и я внезапно всхлипнула. Рядом всхлипнула Нэсси. Мы переглянулись и, выпутавшись из объятий мужчин, сели рядом с чернохвостой, обняли ее за плечи и зарыдали.
— Хороший у тебя брат? — всхлипнула Нэсси.
— Хоро-о-оший, — плакала Асшания.
— И у меня хоро-о-оший, — вторила ей блондинка, — но дура-а-ак.
— Они все дураки-и-и.
— Это почему я дурак? — раздалось возмущенное над нашими головами.
— Потому что мы оказались зде-е-есь, — провыла Нэсси.
— А при чем тут я?
— А ты всегда винова-а-ат.
Тут я всхлипнула и внезапно возмутилась:
— Аншас не виноват, он хороший.
— Хороший, но виноват.
— В чем?
Нэсси шмыгнула носом и задумалась.
Тут аромат трав и облако дыма, которым нас окуривал орчонок, усилились. Взгляд блондинки поплыл.
— Не помню, — наконец, выдала она. — Но точно виноват. А чего мы тут рыдаем?
Я задумалась, Асшания тоже.
— Ох, девчонки, а хорошо же с вами плакать, — внезапно произнесла чернохвостая и обняла нас за шеи. — Никогда у меня таких подруг не было. Поплачем еще?
— А давайте лучше песню споем? — предложила я, рассматривая кольца дыма. Душа требовала песен. — Эх, сюда бы Зою, мы бы сейчас в два голоса затянули.
И так стало вдруг тоскливо на душе, что я запела:
— Черный ворон, что ж ты вьешься…
Пела я с душой, с ахами и вздохами. Все слова, правда, не помнила, а потому часто повторяла один и тот же куплет. И скоро уже вся наша компания сидела на земле и подпевала незамысловатые слова о тяжкой судьбинушке казака. Но когда вокруг нас присели на землю и начали подпевать даже орки, я поняла: вот она — сила русской песни! Породнила и магов, и нагов, и свирепых орков.
От переизбытка чувств я всхлипнула. Посмотрела на задумчивую рожу самого большого поющего орка, который как раз сидел напротив меня, и вытерла нос:
— Дай, я тебя поцелую.
Лицо орка сначала ничего не выражало, а потом так вытянулось, что мне стало страшно за целостность его челюсти.
— Зачем это? — пробасил он.
— Жалко мне тебя. Не любит никто, наверное.
Хотелось добавить «с такой-то рожей», но расстраивать беднягу еще больше не хотелось. Хотелось жалеть.
Лицо орка внезапно сморщилось, еще больше обнажая внушительные клыки, и стало еще страшнее. Где-то на задворках сознания завопил инстинкт самосохранения: «Дура, беги! Он же тебя сейчас голыми руками порвет!» Но в моем состоянии на инстинкты плевалось с высокой колокольни, и я потянулась вперед. И ведь чмокнула бы красноморденького, но тут меня за плечи ухватил Аншас и прижал к себе:
— Дюймовочка, имей совесть. — Как же они похожи с сестрой с этим своим «имей совесть»! — Мне же потом придется его убить.
Я подняла на Аншаса удивленные глаза.
— Зачем? Я же того… поддержать. Его же никто не любит.
— Меня тоже никто не любит. Поддержи меня.
И туТ внезапно орк напротив меня завопил:
— Не любит! — и даже шмыгнул приплюснутым носом. — Чего я ей только ни предлагал! Как только ни завлекал! А она говорит: я дама городская, в ваших степных шалашах жить не желаю! У вас тут ни развлечений, ни, как его, кимвотру… каквотру… комфитру…
— Комфорта? — предположила я.
— Во! — проревел орк, и все окончательно притихли, вслушиваясь в наш разговор. Только шаман и продолжал скакать со своей колотушкой. — Его, говорит, у меня нету. Чего я только уже в лагере ни делал для нее, даже в город ходил, комфитюр этот искал. Не нашел!..
А мне его снова так жалко стало. Вот мужика зацепило! Какая любовь! И кимворту, и каквотру в городе искал. Представляю, что ему при этом отвечали. Я протянула руку и погладила его по лапе с обломанными ногтями. Орка моя поддержка совсем растопила, и он продолжил делиться наболевшим:
— …А еще сказала, что я мужлан. Совсем не модный, за собой не слежу и конем воняю! А как же я не слежу?! Я же вождь и воин! Клыки всегда наточены, волосы маслом обмазаны и начесаны. И воняю не конем, а орком! А чем еще должен вонять настоящий мужик, а?! — Прямо крик души несчастного. А потом он взял и огорошил меня вопросом: — Вот скажи, чем твой блондинчик воняет?